Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Я думаю, он заметил, что я сфальшивил, изобразив приличествующее одобрение. Все казалось плоским, печальным и скисшим.

Огромные деньги все время напоминали о «Топителях». Наиболее приятным было то, что суд штата уготовил Терри и Лойалу электрический стул и что Джейн Адель Стассланд и Делила Делберта Бантри получили пожизненное, так же как и Маклин. А Эмил «Ногс» Берга загремел на двадцатку.

Почему-то мне не удавалось справиться с хандрой. Я продолжал соскальзывать в нее все глубже и глубже. Когда такое случается, то нет никакой самоотверженности, никаких частых похвал… только время от времени маленькая, неприятная вспышка в памяти, от которой поспешно отворачиваешься, потому что не любишь яркого света.

То и дело я замечал, как рука сама наливает полный, с верхом, бокал «Плимута» со льдом, втягивал его в себя, проливая немного, и, вытирая подбородок, чувствовал, что давно не брился.

А как-то утром я отправился погулять по набережной часа в три ночи и поднял голову как раз вовремя, чтобы успеть заметить падающую звезду. Она так и скользнула на землю, быстрая, горячая и яркая. Я был просто восхищен. Старый обломок металла, прокрутившись полмиллиарда лет вокруг нас, разгорелся и, делая по восемь миль в секунду, осветил рассудок мрачного пигмея на ночной набережной.

Внезапно я почувствовал отвращение к самому себе, Какого черта брать отпуск по частям, когда я мог позволить себе его целиком, если слоняться вокруг, ныть и тыкать пальцами в печальные струны своей бессмертной души? В противоположность психу неврастеник знает, что дважды два четыре, но не может этого вынести. Я восхитился терпению своих друзей, общавшихся со мной в течение нескольких последних недель. Виджи меня слегка расстроила, а Ванжи свалилась с моста, закрутив весь процесс, а потом я действительно стал задраивать люки, подтолкнув эту тупую и пустоголовую потаскушку к пожизненному приговору.

Что огорчаться, если на какое-то время ты остался без женщин? Если есть какой-то смысл в усреднении, то дела должны пойти на поправку. Но, естественно, ничто не наладится само собой, если я буду продолжать шататься вокруг, словно привидение раненого скрипача. Мир прекрасен и это была чертовски хорошая звезда!

В десять утра того же дня, развлекаясь игрой, смысл которой заключался в том, чтобы вспомнить как можно больше любимых песенок той любовницы, что, засунув голову под мышку, одновременно красила палубу, я случайно взглянул вниз и увидел Мейера, уставившегося на меня снизу вверх с нескрываемым удивлением.

— Иногда звучит немного фальшиво, — сказал я, — зато уж действительно громко.

— Да. Это так. Действительно.

— Залезай сюда, выпьем.

Мы пили, пока в глазах не закачалась палуба.

Мейер сказал:

— Еще несколько лет попрактикуешься, малыш, и сможешь доработаться до настоящей маниакальной депрессии. Никогда не знал, когда ты собираешься допрыгаться до того, чтобы окончательно опуститься. Или почему.

— Решил, что я порчу себе весь отпуск к чертям собачьим.

— Ты и мой не улучшаешь.

— Мейер, давай наберем полную яхту добродушных клоунов, веселых девок и старых дружков-пьяниц и поплывем над подводной страной на этом винном бочонке, заглянем в старые хижины, попугаем морских птиц, изобретем несколько игр и позлим береговых простофиль. А заодно подправим наше здоровье и наш чистый, юношеский, американский внешний вид.

— Макги, когда я в последний раз вернулся из такого плавания домой, то на неделю улегся в постель.

— Давай попробуем, хоть на десять дней.

Я услышал, как где-то вдали зазвенел телефон, обругал его, но в конце концов решил ответить.

Тоненький, печальный голосок, который я совсем не узнавал, сказал:

— Трэвис?

— Да, милая.

— Так я насчет удачи. Как у тебя с запасами?

Голосок был такой неуверенный и нетипичный, что я лишь теперь догадался, кто это.

— Мерримей, если я сейчас же не избавлюсь от части этих запасов, то они потопят всю яхту. Что случилось?

— Оx, я должна была далеко пойти, ты знаешь. И дядюшка Джейк устроил мне пробы. И я их провалила. Вышла как домашний окорок. Как старая калоша. Актриса! Ха! Я не хочу больше видеть никого из этих вербовщиков, с которыми я встречалась, чтобы меня гладили по головке и говорили, что зато я все-таки неплохая танцовщица. Трэвис, если бы ты мог… оказать первую помощь!.. И еще пожелал мне немного удачи… Толстый бифштекс и… красное вино… Но, может, ты по горло занят?

— И принести его к тебе в половине шестого?

— Или в пять. Хотя вряд ли я буду выглядеть эдакой кучей хорошего настроения. — Она вздохнула. — Карандаш взял? Записывай адрес.

Когда я снова вылез на верхнюю палубу, Мейер сказал:

— Я составил примерный список пассажиров для твоего эпохального вояжа. Давай посмотрим вместе.

— Конечно, Мейер.

После шести имен он наклонился и ткнул пальцем мне в лицо:

— У меня такое странное чувство, что ты не слушаешь.

— Прекрасные имена. Замечательно, Мейер. Кого ты там называл?

— Пьерс, Феннер, Смит, Киддер, Бьюн и Гудбоди, — с отвращением сказал он и ушел домой.

Мне кажется, я просидел там долго.

Просто улыбаясь.

Весна подходила к концу. По-тропически раскаленное майское солнце жгло голые плечи. Пот заливал лицо. Недавно в рубке со стороны ветрового стекла я обнаружил на передней панели отвратительную гнилую проплешину и целую неделю старался об этом не вспоминать, но потом все-таки достал инструменты, несколько кусочков отличного красного дерева и принялся выпиливать поврежденную часть ножовкой.

Выравнивание и полировка при подгонке новых частей дело весьма и весьма кропотливое. К потным рукам и груди прилипли опилки. Меня поддерживала мысль о темных и прохладных бутылках пива «Дос экьюс», ожидавших меня внизу в ящике из нержавейки. Да полное нежелание тащиться из Бахья-Мар на общий пляж, где мягкий восточный ветер срывал белые барашки с голубых волн.

А еще меня поддерживало сознание того, что этим летом Макги может расслабиться. Особой роскоши не предвидится: средств маловато. Но разумное ведение хозяйства позволит пережить лето, оставив нетронутым основной фонд, чтобы потом, осенью, финансировать какую-нибудь операцию.

Надо было как следует отдохнуть. Механизм из-за плохого обращения изношен. Жирок на талии, дрожание рук, дурной вкус во рту по утрам. Тяжесть в костях и мускулах. Одышка. Каждый раз волнуешься: удастся ли вернуть прежнюю форму? Вернуть прекрасную упругость, ловкость и неутомимость. И вес не больше восьмидесяти двух, и гнусную привычку петь по утрам под душем, и убеждение в том, что каждый день несет с собой массу чудес.