Елена Дорош - Брошь с черным опалом

Агата сразу поняла: что-то случилось. И не только потому, что мама приехала на неделю раньше, чем обещала. Марусины глаза горели каким-то лихорадочным блеском, она прятала их, косила в сторону и ни в чем не желала признаваться. Агата, испуганная необычным поведением матери, налегла с расспросами, но потом решила сначала согреть путешественницу, накормить, напоить, а уж потом все выпытать. Чутье подсказывало, что дело тут не в ней и ее муже-садисте.

Наконец немного пришедшая в себя Маруся уселась на диван. Она всю дорогу готовила для дочери речь, но так и не решила, с чего начать. И тут в дело вступила Муся. Она перелезла со своей подушечки на диван рядом с Марусей, потом перетекла ей на колени, разлеглась и заурчала.

– Ого! Ты глянь на нее! Признала тебя как родную. Ко мне так не ластится. Я для нее скорее обслуживающий персонал. Видно, ты ей больше нравишься. Чувствует добрую душу.

Маруся стала гладить кошку и понемногу рассказала дочери все. Об отце, его исчезновении из их жизни, о брошке и ее необычном возвращении.

– Я уверена, что брошь прислал твой отец. Только почему сейчас? Позднее раскаяние или что-то более серьезное? Может, он заболел и таким образом просит прощения у меня и тебя? Или хуже – умирает и так прощается?

– Мама, ты что, все еще любишь его? Ты с таким лицом приехала, что меня чуть кондратий не хватил.

– Не знаю, доню. Думала, что все давно пережито и быльем поросло. А увидела брошку, и сердце сжалось. Может, он нас с тобой видеть хочет? Как-то искупить?

– Не знаю, мам. Если для тебя это важно, я готова. Давай найдем о нем информацию, попробуем связаться.

Маруся, обрадованная поддержкой дочери, рассказала все, что было ей известно о Генрихе. Агата обещала, что сегодня вечером с компьютера в приемной офиса выйдет в интернет и все узнает.

– Хочешь брошку посмотреть?

Маруся достала из сумки коробку. Агата ахнула. Осторожно достала украшение. Брошь поразила ее не только удивительной красотой. Она сразу оценила искусство автора, изящество замысла и тонкость исполнения.

– Ты знаешь, чья работа?

– Смеешься? Я Вольферса ни с кем не спутаю. Вживую я его работы, конечно, не видела, но стиль неповторимый! Это что, каталожная вещь?

– Не думала об этом. Но можно выяснить, если интересно. Оцени опал. У него есть имя – «Имаго».

– Я сразу на него запала. Такая необычная форма.

– А цвет?

– Восторг души, правда. Ты знаешь, мам, а ведь он любил тебя. Такую вещь абы кому не дарят.

– Тебя он любил еще больше. Генрих выбрал эту вещь, потому что опал напоминал цвет твоих глаз. Такие же черные, а внутри – радуга.

– Да он поэт! Жаль только, оказался дешевкой. Свалил по-английски вместе с подарком. Жаба задушила.

– Не хочу его оправдывать, но, может, все не так просто, как мы думаем?

– Ладно. Спросим при встрече.

– Если успеем.

До работы оставалось много времени, можно наговориться. Агату тревожил вопрос – где Олег? Ее удивляло и пугало то, что ни напрямую, ни через кого-то он на Марусю не выходил и выяснять ничего не пытался. Что это значит? В то, что он и не собирался искать беглую жену, она не верила ни секунды. Не таков человек. Тогда почему от него ни слуху ни духу? Почти три месяца прошло. Маруся считала, что это хороший знак. Если за такой срок не объявился, значит о том, где сховалась Агата, ничего не знает. В это хотелось верить им обеим. Однако, зная мужа, Агата не сомневалась: рано или поздно он появится. И к этому надо быть готовой.

Вечером, закончив работу, Агата, как и обещала, залезла в интернет, пытаясь найти информацию о Генрихе Исааковиче Корце, геммологе и коллекционере. Сведений об отце обнаружилось немало, все-таки он оказался человеком известным. Но главным было то, что в октябре этого года Генрих Корц скончался.

Маруся отреагировала на известие как-то непонятно. Сначала заплакала, потом сказала, что так и знала, потом недоуменно спросила:

– Тогда кто прислал брошь?

Тот же вопрос волновал Агату. Предположим, Генрих попросил кого-то сделать это после его смерти. Тогда почему брошь передали только сейчас? В посылке никакой записки с объяснением не было. Хотя все может быть. Ну не смог человек раньше, занят был, забыл. В любом случае брошь – от Генриха. Других вариантов нет. Надо считать ее последним «прости» и в самом деле простить.

На том и порешили.

Уже ночью Маруся спросила дочь, почувствовала ли та что-нибудь, узнав о смерти отца. Не было смысла отрицать: все, что Агата узнала о своем отце, взволновало ее чрезвычайно. Возможно, сожаления от утраты не было, ведь она совсем не знала этого человека. Более того, история о том, как он бросил Марусю и свою дочь, вызвала у Агаты отнюдь не приятные чувства. И все же. Из найденной ею информации было очевидно, что Корц – человек неординарный и чрезвычайно талантливый. Прекрасный специалист, востребованный в своей профессии, к тому же коллекционер драгоценных камней с мировым именем. Достаточно, чтобы проникнуться уважением к любому из людей. Возможно когда-нибудь так и будет. Но пока… Как говорится, умом понимала, а сердцем не принимала.

– Мам, а ты знала, что у Генриха есть еще одна дочь?

– Наверное, родилась после того, как мы расстались.

– Да нет. Она старше меня на три года. Нина Корц. Мам, ты чего молчишь?

– Да вот размышляю о том, какая я дура. Прямо скажем, лохушка деревенская. Ведь он с первого дня знакомства говорил, что несчастлив в браке, жена детей не хочет, а он от этого страдает. Много ли бабе надо? Пожалела страдальца неприкаянного.

– Мы с тобой одним миром мазаны.

Генрих и Руфина Корц были погодками, поэтому и росли как попугайчики-неразлучники – всюду вместе. Младшая сестра верховодила, была резкой и громкой. Не говорила, а кричала, ее командирский голос перекрывал в доме все другие шумы и звуки. Родители слышали только Руфу, поэтому если с детьми что-то случалось, они шли на голос и всегда безошибочно попадали в нужное место. Логично, что и прилетало за все проказы именно ей. Во всяком случае, в первую очередь. Как ни мал был Генрих, он довольно скоро сообразил, в чем его выгода. Он мог пакостить тихонько, сестра делала то же самое громко и получала наказание за двоих.

Так они и жили. Повзрослев, Руфа изменилась мало, оставаясь по-прежнему резкой, громкой, уверенной в себе и несгибаемой. Геня, превратившись в видного красавца Генриха, оставался под ее опекой. Руфа была преданной сестрой, наверное, поэтому замуж вышла поздно и как-то неудачно. Мужа ей подыскали из вдовцов, так как другие были уже пристроены еврейскими мамами в хорошие руки. Но бэушный муж тоже не зажился и почил в бозе, оставив Руфу с маленькой дочкой на руках.