Елена Дорош - Брошь с черным опалом

– Мам, иди скорей, твоего Флориндо показывают!

Маруся принесла чай с бутербродами. Они долго возились, устраиваясь поудобнее, и в конце концов согнали с дивана Мусю. Та убежала на кухню и затихла. Нашла угощение.

– Знаешь, что вспомнилось? В детстве, когда я тупила за уроками, ты меня называла «древовидной Агатой». Я тогда думала, ты сама такое прикольное слово придумала. Вместо «дубины».

Маруся засмеялась.

– К чему это ты?

– В «Зара» на одной женщине я видела подвеску с очень красивым древовидным агатом. Цвет ближе к янтарному и рисунок очень яркий. Ветки, знаешь, такие выразительные. В общем, даже засмотрелась и вспомнила, что раньше агат использовали как детектор лжи. Дескать владельца камня трудно обмануть и ввести в заблуждение. Думаю, каждой бабе надо в кармане агат носить, а то дурят нас кому не лень и кто не попадя.

– Камень интересный. Мы сейчас с ним мало работаем. Лет пять назад делали серьги с моховым агатом. Представляешь, дядька один заказал для жены, чтобы денежки меньше транжирила. Вычитал в интернете, что агат лечит от расточительности.

– Жмот.

– А кстати, ты видела на комоде фигурку на подставке из цоизита? Мне всегда такой нравился. Оттенок зеленого очень приятный и вкрапления из кристаллов рубина четкие. Интересно, кто ей подарил?

– А помнишь, я тебе с Байкала кулончик с серафинитом привезла? Ну тот, что простой кабошон! Ты его носишь? Он сильный. Нервы лечит и давление снижает.

– Сейчас бы не помешал. Размером с тыкву. Я из-за всего этого кошмара до того допсиховалась, что недавно соседа чуть не прибила!

– Ромчика?

– Ага. Иду с работы, трясусь, а он сбоку из кустов вылезает на карачках. Я как шмякну его по головушке пакетом с синенькими, что тетя Сима дала, и бежать. Вот ты ржешь, а мы оба чуть копыта не отбросили. Ромчик-то думал, его жена подстерегла. Он под кустами пол-литру сховал, глотнул от души, вылезает счастливый, что життя налаживается, а его по башке убивают.

– Ты знаешь, мам, я часто думаю о природе своего страха перед Олегом. Почему я так сильно испугалась сначала – понятно. Не была готова. Но я же сильной себя считала. А получилось, он одним махом заставил меня искурочить всю жизнь. Бежать, прятаться, уборщицей работать по чужим людям. Быть тем, кем не являюсь. Сначала я думала, что страх меня защищает. Делает внимательней и осторожней. Я ведь и за тебя боялась. Знаешь, у Льва Халифа есть такой стих.

Вот и я так думала. А оказалось, я вообще не живу. Просто сижу в своем панцире и жду, когда он заявится и меня прибьет. Так всю жизнь можно просидеть. Я даже не пытаюсь бороться, я сдалась, заранее уверенная, что не победю и не побежу? Может мне нравится это садо-мазо? Влезла в шкуру жертвы и кайф ловлю? А страх, он накапливается. И убивает изнутри. Уже хочешь перестать, а не можешь.

– Что ж делать?

– Надо просто перестать быть черепахой. Выбросить на хрен этот панцирь. Появится – и отлично. Увижу – первая к нему подойду. Ничего он мне не сделает.

– Ой ли?

– Мам, ты тоже, что ли, черепаха?

– Причем старая и мудрая. Бояться не стыдно. Олег опасен. Ты тут совсем одна. Как ты с ним собираешься справиться?

– Пока не знаю, но я уже не совсем одна. Есть и в Питере добрые люди. Не вылезай, я еще бутербродов сварганю. Эх, обожруся и помру молодой! Помнишь Мартынку из мультика?

– Это который «щас спою»?

– Да нет! Какая ты дремучая у меня!

Агата поставила на плиту турку с кофе. Кого, интересно, она имела ввиду, когда уверяла, что уже не одна? Почему в этот момент она подумала о Марке? Конечно, он выслушал ее и обещал помочь, если понадобится. И что? Да ровным счетом ничего! Марк просто благородный человек. Хотел девушку успокоить и все. Обычная в таких случаях вежливость. Кроме того, есть еще кое-что. Когда вчера выходили из театра, она все время вертела головой, вдруг увидит в толпе того, чей взгляд пробуравил ей спину. И увидела Марка. Он вышел с какой-то женщиной, кутавшейся в шубу, потом отстал и, порывшись в кармане, выудил сотовый. Посмотрел на экран и засунул обратно. Значит, он тоже был в театре. Мог видеть ее. Может быть, и там, на даче тоже он? Да нет, фигня! Она ему никто. Он ее и знать не знал. А кто же тогда? Кто все время где-то рядом? Кто видит ее, а она его – нет?

Накануне Марусиного отъезда Агата проснулась еще засветло и долго лежала без сна. Хотелось поворочаться, найти удобную позу и снова заснуть. Но ворочаться было нельзя. Она подождала, когда спина совсем затечет, и поднялась. Не успела поставить турку на огонь, встала и мама. Что же им обеим не спится?

Маруся копошилась в комнате. Агата прислушалась. «Кто з любовью нэ знаеця, той горя нэ знае», – грустно-прегрустно напевала мама.

Пригорюнившись и подперев рукой румяную щеку, Маруся сидела на диване и чесала брюшко Мусе, привалившейся к ее боку.

– Мам, ты чего это запечалилась?

– Да нет, доню, чего мне печалиться? Вот передачу смотрю про молодого актера, который сыграл заглавную роль в фильме «Ужас старой усадьбы». Интересно, кого же он там играл?

– Понятное дело! Или Ужас, или Старую усадьбу. Роль-то заглавная!

– Точно. Как это я не догадалась?

Они засмеялись, но смех получился невеселым. Агата села и, совсем как Муся, привалилась к теплому маминому боку. Ей хотелось, чтобы ее тоже почесали. Маруся вздохнула и погладила дочкину руку.

– Почему нам с тобой с мужиками не везет, не знаешь?

– Я тоже об этом часто думаю. Мне кажется, мы… слишком торопимся.

– Куда? – удивилась Маруся.

– Торопимся отдать все и сразу. Слишком стараемся, понимаешь?

Маруся снова вздохнула.

– Понимаю, наверное. Знаешь, я бывало смотрю на Генриха и думаю: «Да наплевать на все! Лишь бы рядом был». Вот дура!

– Думаешь, я лучше? Я даже гордилась, что просто люблю и ничего не требую взамен.

– Похоже, доню моя, женщины семейства Вечер не украсят собой стройные ряды феминисток!

– Да и фиг с ними, с рядами! Помнишь, как я тискала тебя, когда маленькая была? Еще стих сочинила: «Ты моя пампушка, сладкая ватрушка, мягкая подушка, сахарная плюшка»!

– Вот «подушка», кстати, была лишней!

– Да подушка тут – самое приятное!

И Агата принялась тискать и щекотать хохочущую маму.

На следующий день Маруся уехала. Агата так не хотела этого, что даже зубы сжала, чтобы ненароком не сказать «не бросай меня». С мамой было так тепло на душе! Она последний раз помахала рукой вслед поезду и повернулась, чтобы отправиться восвояси. Подняла глаза и увидела в толпе на перроне Олега.

Он просто стоял и смотрел на нее с улыбкой. Она так любила его улыбку. Такую обаятельную. Немного насмешливую. Агата остолбенела. Страх сжал живот, а потом забил собой горло. Какой-то мужик грубо толкнул ее, проходя мимо. Очнувшись, Агата рванулась навстречу своему мучителю, но его уже не было на том месте. Врешь – не возьмешь! Она помчалась в здание вокзала, отчаянно ища глазами. Выбежала на площадь и стала метаться. Где же ты, гад? Только покажись. Я тебе в глотку вцеплюсь и буду грызть, пока не порву. Вся потная от бессмысленной беготни и бешенства, Агата очнулась только когда поняла, что в прострации мчится не домой, а в офис. Ну что ж, может оно к лучшему. Если Олег ждет у дома, то она не пойдет туда сейчас, в темноте. Всю ночь он караулить не сможет. Окочурится на ветру и холоде.