Песах Амнуэль - Искатель, 2018 № 11

— Тебе судил», — осторожно сказал он. — Есть такие методы?

— Знаю, что существуют медицинские компьютерные про-фаммы, по которым рассчитывают развитие болезни на какое-то время. Летальный исход предсказать можно.

— Но не с точностью до минуты? Вряд ли врачи могли знать, что произойдет со Смиловичем даже через день.

— Вот видишь. Ты сам признаешь, что в этой истории что-то нечисто.

— Нечистая сила! — воскликнул Сильверберг и занялся креветками.

Розенфельд отложил вилку и нож и стал смотреть на старшего инспектора взглядом, значение которого оба прекрасно понимали. Сильверберг поглощал бифштекс так стремительно, будто за ним следила дюжина голодных котов.

— Не буравь мне череп, — не выдержал Сильверберг. — Ты прекрасно понимаешь: нет ни малейшей причины назначать полицейское расследование.

— Нет, — вынужден был согласиться Розенфельд. — Однако существует инспекторский надзор. Полиция имеет право…

— Не учи меня, — недовольно буркнул Сильверберг. — Об этом я уже подумал.

— А! Значит, тебя все-таки зацепило!

— Вот еще! Мистика, сглаз и ясновидение? Но я тебя знаю, и ты знаешь, что я тебя знаю. Инспекторский запрос. На основании чего? Почему полицию заинтересовала естественная смерть человека?

— Молодого физика, — поправил Розенфельд. — Букет редчайших болезней. Смерть — да, по естественным причинам. А болезни? Плюс предсказание.

— Твой бифштекс, — сказал Сильверберг, — точно был убит, а не помер естественной смертью у тебя в желудке. Ты только посмотри на это расчлененное тело! Работал профессиональный убийца бифштексов!

— Так когда я получу распоряжение о проведении инспекторской полицейской экспертизы в госпитале святой Екатерины в связи со смертью, возможно, не естественной, доктора Любомира Смиловича, тридцати двух лет, не женатого, проживавшего по адресу… уточню потом.

— Завтра утром, — буркнул Сильверберг.

— Зайду к тебе в девять.

— Я буду занят. Пришлю запрос на почту.

— Вот и славно, — улыбнулся Розенфельд. — Я всегда знал, что на тебя можно положиться.

— Что у вас на этот раз? — Шелдон, как обычно, торопился и разговаривал на ходу. Торопился он всегда, сколько его помнил Розенфельд. Перехватывать патологоанатома для разговора приходилось обычно в коридоре, когда он бежал на вскрытие или назад, в свой кабинет, оформлять документы «о проделанной работе». Как ни странно, на бегу Шелдон говорил размеренно и четко, будто сидел в своем огромном кресле и был настроен на долгий интересный разговор обо всем на свете.

— Я бы хотел, — заторопился Розенфельд, — чтобы вы посмотрели заключение о смерти Любомира Смиловича. Он скончался в прошлый вторник в госпитале святой Екатерины, и мне не удалось добиться от врачей ничего, кроме официального эпикриза.

Они пробегали мимо фонтанчика с холодной водой, и патологоанатом наклонился, поймал ртом струю.

— А! — сказал он, вытирая рот салфеткой. — Читал я этот документ, да.

— Читали? — удивился Розенфельд.

— Конечно, — улыбнулся Шелдон. — Я всегда интересуюсь необычными смертями в больницах Бостона. Профессиональное, знаете ли. Коллеги рассказывают. Иногда спрашивают совета — неофициально, конечно. Кстати, ничего странного в смерти Смиловича не было. Странно, если бы при таком букете болезней он прожил еще хотя бы месяц. Случай очень запушенный, надежды не было. Вы сами читали! Могу поинтересоваться — зачем? В смерти Смиловича, вне всяких сомнений, нет ничего криминального.

— Уверены? — спросил Розенфельд прежде, чем подумал, что задавать такой вопрос по меньшей мере неэтично, а в случае Шелдона и небезопасно.

Ответа он, естественно, не получил и следующий вопрос задал после довольно долгого раздумья, когда они уже приближались к двери морга. Оставалось секунд семь до того, как патологоанатом откроет дверь и продолжать разговор будет не с кем.

— Можно ли было за две недели предвидеть, когда умрет Смилович? День? Час? Минуту?

Шелдон открыл дверь, когда Розенфельд договорил последнее слово. Остановился в проеме и обернулся к собеседнику.

— За две недели? Нет. Смилович мог умереть в тот же день, когда его перевели в хоспис. Даже и раньше мог. Но мог прожить и месяц.

— И два? — Раз уж Шелдон стоял в дверях, можно было попытаться задать еще пару вопросов.

— Два — вряд ли. Кстати, вы не ответили, с какой целью интересуетесь. Нетрудно догадаться: у вас есть информация, которую вы почему-то придерживаете, пока не получите ответ на свой вопрос. Так?

— Прочитайте это. — Розенфельд протянул Шелдону свой телефон, показав переписанное с почтовой программы Лайзы письмо Смиловича. Шелдон бросил взгляд, этого оказалось достаточно, чтобы он отпустил дверь медленно и с шипеньем захлопнувшуюся, и вернулся в коридор.

— Не подделка? — спросил патологоанатом.

— Нет.

— Кто такая Лайза Финески?

— Бывшая подруга Смиловича.

— Он не мог знать время собственной смерти. Это исключено.

— Однако знал.

— Значит, собирался покончить с собой, что в его состоянии было вполне вероятным выходом. Сообщил дату женщине и привел план в исполнение. Есть множество препаратов, вызывающих быструю смерть, которые уже через час-два невозможно обнаружить, они очень быстро выводятся из организма. Вы это знаете, конечно.

— Да. Но возникают два вопроса…

— Конечно. Смилович, будучи в хосписе, не мог получить ни один из этих препаратов. Ему помог либо кто-то из персонала, либо кто-то из посетителей.

— Никто не посещал Смиловича в хосписе.

— Значит, кто-то из персонала. Печально. Вы правы, это незаконно и аморально, полиция должна этим заняться. Но почему вы, научный эксперт?

Проигнорировав вопрос, Розенфельд задал свой:

— Вы могли бы поговорить — неофициально, конечно, — с врачами из госпиталя, чтобы мне предоставили не только эпикриз, но и полный анамнез?

— Да, — подумав секунд десять, показавшихся Розенфельду вечностью, ответил Шелдон. — Но вы не специалист, тут нужен другой эксперт.

— Да, — кивнул Розенфельд, предоставив Шелдону сделать правильный вывод.

— Хорошо. — На этот раз патологоанатом не раздумывал и секунды. — Я освобожусь к половине четвертого. Ждите меня на стоянке. Поедем вместе.

Лайза ждала, прохаживаясь по тротуару мимо витрин. Сосредоточенная, ушедшая в себя, отсутствующая в мире.

— Посидим в кафе?

— Не хочется. Погода хорошая, тепло. В Ричмонд-гарден удобные скамеечки.

Розенфельд почувствовал себя школьником, которого одноклассница позвала посидеть в парке, чтобы проходившие мимо знакомые видели, как они касаются друг друга губами, изображая поцелуй.

Скамеечка в Ричмонд-гарден оказалась с прямой спинкой, сидеть было неудобно, но они пристроились.