Вера Арье - Весна умирает осенью [litres]

Зачем огорчать пожилого и к тому же тяжело больного человека? Ведь за последние три недели они с Оливией не только не виделись, но толком даже и не разговаривали. Она пропала в сибирских снегах и хлябях, своим молчанием давая ему понять, что хочет побыть одна.

Вязаные шторки – точно такие, как представлялись ей муторной ночью, проведенной в отеле «Калифорния-хаус», были единственной деталью, которая сближала вымысел с реальностью.

Зиминск оказался настолько крошечным, что о центральной или окраинной части и говорить не приходилось. Кроме больницы, Дома культуры, Горжилуправления и районной администрации каменных построек в этом отдаленном поселении фактически не было. Из окошка заляпанных «Жигулей», сиденья которых, казалось, одеревенели от мороза, Оливия жадно разглядывала новый для нее мир.

Стоял гудящий, ослепительно синий день. Нападавший за ночь снег вдоль дороги казался неестественно белым, а сама трасса – мерцающей и зыбкой, как Млечный Путь. Но поразила ее не эта идиллическая, почти утрированная сибирская красота, а то, насколько пустынными выглядели улицы-фантомы. За все время им повстречалась лишь пара собак, передвигавшихся подмороженной трусцой, да женщина в громоздкой лисьей шубе, чье лицо боязливо выглядывало из пухового платка, а руки в мохнатых рукавицах прижимали к себе какой-то заледеневший сверток.

– И где же люди? – не выдержала Оливия.

Горский, неповоротливый и грузный в своей безразмерной куртке и кроличьей шапке с обтрепанными завязками, взглянул на нее с недоумением.

– Так на улице за тридцать. Вы, наверное, не успели почувствовать – я ж машину к самому крыльцу подогнал. Дети сидят по домам, а родители – кто как… Многие все же на работе. У нас к тому же пенсионеров много. Они в такую погоду и вовсе не выходят.

Оливия пошевелила пальцами ног и скривилась от боли: всего за несколько минут езды по городку на машине, в которой, как ни странно, на пределе жарила печка, ее стопы совершенно онемели.

– Потерпите немного. – Горский сочувственно покосился на ее ботинки, которые на альпийских горнолыжных курортах считались морозоустойчивой обувью. – Приедем домой, я вам унты дам.

– Унты?..

– Отличные зимние сапоги. Такие носят на Крайнем Севере. Олений мех, толстая подошва, двойной рант… И размер, кажется, подходящий.

– У меня большая нога, – смутилась Оливия. – В отца. Он у меня такой великан…

– Для Сибири в самый раз. Тут крепко за землю держаться надо, а то северным ветром сдует, – пошутил Горский. – Вы очень бледны, Оливия. Прям под стать пейзажу. Как приедем, ляжете передохнуть. А я чего-нибудь приготовлю…

Она повернулась к нему и произнесла с детской серьезностью.

– Вы даже не представляете себе, как я вам благодарна. Приютили постороннего человека с кучей проблем: еще утром у меня не было даже паспорта! К тому же я могу застрять у вас надолго – вряд ли в ближайшие дни сумею сесть в самолет. В Сибири у меня совсем нет знакомых, и если бы не вы…

– Послушайте, Оливия, это все лишнее. Так поступил бы любой порядочный человек.

Горский засунул руку в карман и вытащил оттуда небольшой сверток из фольги.

– Вот, съешьте пока домашний сгибень. Там лучок и картошка. А то, не дай бог, сознание потеряете… Рановато я, конечно, вас из больницы выдернул. Но в таких условиях вы бы еще долго в себя приходили.

Однако к тому моменту собеседницу в лице Оливии он уже потерял. Она не отрывала глаз он мутноватого окна, то и дело протирая его едва согревшейся ладонью. Ей хотелось разглядеть, запомнить, зафиксировать каждую деталь: и разноцветные наличники с растительным орнаментом, и аккуратные фасады, обшитые крашеным тесом, и кружевные фризы, над которыми переливчатой радужной гирляндой нависала бахрома сосулек.

Домики в общей массе были одноэтажными, но встречались и двухъярусные постройки. В каждом окне – обязательный атрибут семейного уюта: горшок с махровым цветком, толстомордый сметанистый кот или же трехлитровая банка с брусничным морсом.

Сквозь ажурный рисунок штор улавливалась размеренная жизнь, которая была неподвластна ходу времени: мерцающий в углу телевизор; остывающий на придвинутой к окну доске утюг; дымящаяся на подоконнике кастрюля со свежесваренным супом и мельтешение детских голов в новогодних масках.

Возможно, в тысячах других российских городков залетный гость застал бы похожую картину. Но Зиминск отличался тем, что в нем не ощущалось сонливой лености, вязкой скуки провинциальной жизни, характерных для типичных энсков из романов и повестей русских классиков.

Все эти нарядные фасады, отсыревшие застрехи, под которыми пытаются согреться рябые воробьи, вся эта живописная прелесть русской провинции, где время остановилось вечность назад, где тянет то ли выпивать, то ли молиться, конфликтовала с очевидными приметами времени.

Вот мелькнула карамельная вывеска салона красоты «Еще не замужем»; за ней – выкрашенное в радикальный цвет крыльцо караоке-бара «Глухой медведь». Следом старый дом с обвалившейся крышей и заколоченными фанерой окнами, которые приспособила под рекламу артель «Теперь не дует». Судя по наклеенным поверх композита плакатам, фирма занималась установкой «морозоустойчивых пластиковых рам и утепленных натяжных потолков».

Реклама в городке висела практически везде: на покосившихся заборах, на автобусных остановках, в витринах газетных киосков, на досках объявлений и даже на постаменте памятника Ермаку.

Складывалось впечатление, что зиминцы – народ не только предприимчивый, но и не чуждый развлечений. Бетонные тумбы, смахивавшие на циклопические нитяные катушки, торчали на каждом углу. Они были обклеены афишами КВНов, спектаклей, круглых столов и выставок-экспозиций.

Вдруг мелькнула баннерная конструкция с уже знакомой Оливии картинкой: золотистые брызги по темному фону и алая надпись «Сибирский метеорит».

– Кстати, я попробовала эти конфеты, – заметила Оливия. – Просто отличные!

– Да, их делает один местный кооператив. Правда, дела у них идут не очень.

– Почему? Качество отменное!

– Малый бизнес здесь еле дышит. Одно время конфетники даже зарплату выдавали продукцией. Народ потом мотался в Новосибирск, пытался сбыть «Метеорит» коммерсантам по себестоимости. У меня сестра пару лет в этой фирме отработала, а потом ушла…

– Нашла себе другое занятие?

– Могла бы. Ведь у нее два высших и ученая степень. Но кому это теперь нужно? Да и здоровье работать ей уже не позволяет.

Он замолчал. Поправил шторки печки, направив поток горячего воздуха в ноги.

Машина свернула на кривую улочку, обрывавшуюся заснеженным склоном. Чуть в стороне, у кромки леса, виднелась деревянная церковь с подмерзшим куполком, увенчанным темным крестом.