Джессика Гудман - Они хотят быть как мы [litres]

Я отправляю в рот кусочек острого лососевого ролла.

– Просто чудо, – хвалю я, даже не пережевывая.

– Хорошо. – Он опирается руками на мраморную столешницу, и его предплечья похожи на стволы деревьев, спускающиеся из закатанных до локтей рукавов рубашки. – Хочешь подняться наверх? – Его глаза сверкают. Надеждой. Уверенностью.

Внутри что-то щекочет, как будто я выпила слишком много сельтерской, но мне и в самом деле необходимо выбросить из головы Грэма и Шайлу.

– Конечно.

Генри хватает меня за руку, и мы поднимаемся по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Когда он открывает дверь своей спальни, становится ясно, что у него имеются планы на вечер. Из динамиков льется тихая музыка, и рождественские огоньки мерцают над идеально застеленной кроватью и отплясывают на стенах, где в рамках под стеклом развешаны коллажи из первых полос газет, вышедших в день его рождения. Даже свеча горит на подоконнике, рядом с фотографией, где он пожимает руку Андерсону Куперу. Все это так… мило.

– Дурень, – говорю я, скрывая свое удовольствие от того, что он сделал все это для меня.

Щеки Генри слегка краснеют.

– Иди сюда.

Его руки сильные и широкие, но спокойнее, чем следовало бы. Он не всегда был таким – во всяком случае, изменился с тех пор, как у нас началась близость. Мы оба позволяли себе интрижки с Игроками из других классов. Но ни один из нас раньше не состоял в настоящих отношениях. У нас никогда не было возможности учиться искусству любви или задавать вопросы так, чтобы чувствовать себя в безопасности и не бояться осуждения. Поэтому, когда у нас случался секс, каждый раз это становилось новым приключением, новой чертой, которую мы переступали.

Как-то ночью, провозившись с застежкой моего лифчика во время прелюдии под звездами на палубе его лодки «Олли Голаки», Генри объявил, что хочет набраться опыта.

– Я хочу, чтобы тебе было хорошо, – прошептал он таким голосом, что мои внутренности превратились в желе. – Покажи мне. – Он горячо задышал мне в шею.

И я показала, направляя его руку к той точке, которую трогала только сама, когда оставалась одна. Я показала ему, как двигаю пальцами и как он может повторить это движение. Поначалу я робела, смущаясь от того, что он узнает, чем я занимаюсь наедине с собой, как доставляю себе удовольствие в отсутствие партнера. Но Генри слушал и старался, действуя с кротким и нежным упорством. Хмурил брови в решительной сосредоточенности, пока не получал моего одобрения, а затем и разрешения двигаться дальше, продолжая исследования и эксперименты. Он изучал меня и мое тело как учебник, занимался усерднее, чем перед любым экзаменом в школе. К концу лета он уже получал высокие баллы – и не только за старания. Он сказал, что больше всего его возбуждает моя реакция. Все это, в сочетании с его неустанным стремлением доставить мне наивысшее наслаждение, не могло оставить меня равнодушной.

Теперь, в своей спальне, он точно знает, что делать. Вскоре его пальцы скользят по моему лицу, спускаются к шее, потирая чувствительное место на моей спине, почти скрытое под рубашкой. Его губы блуждают от моего рта к уху, а затем к ключице, прочерчивая невидимое созвездие до самого декольте и ниже.

Я опускаюсь на кровать, обвивая ногами его талию. Нет ничего легче, чем позволить ему властвовать – достаточно сказать «да, вот здесь и чуть выше». Генри хочет угодить. Он жаждет увидеть экстаз на моем лице, поразить меня. В такие минуты я благодарна, что мой первый, мой настоящий первый опыт случился с тем, кто относится к моему телу, как к чему-то удивительному, непознанному, требующему досконального изучения – но только с наставником. Он понимает, что это тело нельзя брать приступом.

Брюки спущены, и он лишь в тонких боксерах. Я чувствую каждый его изгиб, когда он задирает мою юбку и ощупывает меня бархатистыми подушечками пальцев. Теперь он знает, куда нажимать, как сильно дотрагиваться. Я тянусь к нему, и мои руки тоже блуждают по его рельефным мышцам и нежной коже выше талии. Волосы у него мягкие, и он утыкается носом мне в шею, как щенок.

Но скоро, я знаю, наступит один из тех моментов, когда мой мозг перейдет в режим овердрайва. Я стараюсь выбросить все мысли из головы и сосредоточиться на влюбленном парне передо мной. Вместо этого я начинаю думать о том, хорошо ли потерла скрабом интимные места, когда принимала вечером душ, не пахнет ли от меня плесенью, не утрачена ли плотность. Какое глупое, бессмысленное слово. Парни просто одержимы этим. « Как она, туго идет? Насколько? Держу пари, дырка у нее раздолбанная» . Хуже раздолбанной дырки может быть только вонь.

Генри чувствует мою нерешительность и замедляет темп, передвигая руки выше.

– Ты в порядке? – Он отрывается от моей шеи и смотрит на меня с беспокойством.

– Да, – отвечаю я. – Давай продолжим.

– Ты уверена?

– Да. – Я накрываю его рот губами и прижимаюсь к нему всем телом, так что мы сливаемся в одно целое. Мне хочется, чтобы он прогнал все мои страхи и сомнения. – У тебя есть презерватив? – спрашиваю я, хотя и знаю ответ.

Генри тянется к тумбочке и достает из ящика пакетик фольги. Он разрывает упаковку, и звук режет мне слух. Я откидываюсь на подушки и наблюдаю за его движениями. Нависая надо мной, он смотрит на меня с нежностью и милой улыбкой. Волосы косо падают ему на лицо. Мое сердце переполняется чувством, и мне хочется тотчас отдаться ему. Мне повезло, что я с Генри. Это я знаю точно.

– Готова? – спрашивает он.

– Да, – без колебаний отвечаю я.

– Ты такая красивая. – Его слова тонут в моих волосах, и я зажмуриваюсь.

– Ты тоже. – Я зарываюсь лицом в его грудь и представляю себе кого-то с более темными волосами и чуть кривоватой улыбкой. Но он появляется фрагментами, чередой вспышек. А потом и вовсе исчезает, и перед глазами возникает еще один образ. Фотография Шайлы и Грэма в школьной форме, тесно прижавшихся друг к другу. Фотография, которую я порвала.

Пот Генри падает на меня тяжелыми каплями, и мне вдруг становится невмоготу. Но Генри пыхтит надо мной, издает возбужденные звуки. Он не позволит себе остановиться, пока не убедится, что мне хорошо, что я удовлетворена, поэтому мне приходится стонать и откликаться на его толчки. Я делаю все то, что обычно служит для нас сигналом наступления кульминации. Это проще, чем объяснять безумие в моем мозгу и откуда оно вообще взялось.

Через пару мгновений Генри наконец испускает медленный, долгий вздох, содрогаясь всем телом. Потом тяжело плюхается рядом со мной.

– Джилл, – шепчет он мне в ухо. Я выкатываюсь из-под него, и наши тела отлепляются друг от друга с влажным чмокающим звуком. К счастью, моя грудь прикрыта, и я натягиваю шелковистые простыни до самых бедер. Он оборачивает руку вокруг моей талии. – Это было потрясающе.