Джессика Гудман - Они хотят быть как мы [litres]

Еще в восьмом классе мы с Шайлой ради забавы искали, как звучит слово «оргазм» на разных языках. Оказывается, французы называют его la petite morte . Маленькая смерть. Мы долго хихикали, когда узнали об этом.

– О боже, – сказала Шайла. – Ты ведь понимаешь, что это значит, да?

– Что? – спросила я, хватаясь за надорванный смехом живот.

– Каждый раз, когда парень кончает, частица его умирает. Ну не извращение ли?

У меня перехватило дыхание.

– Нет, не может быть!

– Ты понимаешь, кто мы в таком случае? – Не дожидаясь моего ответа, она продолжила: – Сильные. Могущественные. Убийцы . – Она скосила глаза и высунула язык, и мы вместе упали на кровать, еще пуще расхохотавшись.

Теперь всякий раз, как это происходит с Генри, я думаю о Шайле. О маленькой смерти.

– Эй, вернись ко мне. – Он притягивает меня к себе, берет мое лицо в ладони, и я смотрю на него так, как не смотрела все эти недели. Его глаза широко распахнуты, ищут мой взгляд, а волосы, обычно идеально уложенные, слегка взъерошены и влажные у лба. Ресницы у него густые и длинные, как у мультяшного персонажа. Думаю, он мне полностью доверяет. В такие моменты он наиболее уязвим. Все, чего я хочу, – это сбежать.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Да.

Этого ему вполне достаточно, потому что он крепко обнимает меня, и мой подбородок упирается в его плечо, вылепленное из мышц.

– Ты тоже кончила, правда ведь? – шепчет он мне в волосы.

– Мм-хм, – придумываю я на ходу, пытаясь представить себе свою маленькую смерть. – Конечно.

Если говорить о родителях учеников «Голд Кост», для них планирование поступления в колледж начинается с той самой минуты, как их чадо в темно-синем блейзере проходит через медные ворота школы. На спортивные тренировки дети надевают толстовки с эмблемами вожделенных университетов. Йель, Гарвард, Принстон. Пенсильванский, если хочешь жить весело или срубить денег. Уэслиан, если охота выпендриться. Стэнфорд, если ненавидишь своих родителей и мечтаешь сбежать.

И тот, кто к началу выпускного года еще не решил, куда подать заявление, автоматически попадает в разряд лузеров с туманным будущим. Приемным комиссиям плевать на то, как сильно ты хочешь попасть в колледж или как скоро с момента выхода из материнской утробы осознал, что это твоя судьба – стать бойцовым бульдогом, ревущим тигром или кем-то еще. Но, в нашем понимании, кто бы куда ни решил поступать, первыми принимают избранных, заслуживших такую привилегию. И если тебя зачисляют по каким-то иным соображениям, готовься к войне.

Еще девятиклассницей я наблюдала эту картину, когда Джейк Горовиц получил решение о досрочном зачислении в Принстон, а заявление Тины Фаулер отложили, даже несмотря на то, что ее родители были выпускниками этого университета, а сама она всегда ходила на тренировки по волейболу в жуткой неоново-оранжевой толстовке. Ярость Тины, устроившей Джейку разнос в пятницу за обедом, едва не привела к расколу среди Игроков. Все вздохнули с облегчением, когда она поступила весной.

Так что ничего удивительного в том, что мои друзья вступили в выпускной год с блестящими заявками и огромными надеждами. Даже Роберт, проваливая все оценочные тесты, хотя и получал много дополнительного времени, верил, что ему суждено вернуться на Манхэттен, чтобы изучать музыкальный менеджмент в Нью-Йоркском университете. Если верить слухам, его родители как бы ненароком пожертвовали университету миллион долларов.

Вот почему сегодняшний день, 1 декабря, когда мы должны получить ответы на свои заявления, поданные в первую волну, становится пыткой.

Я просыпаюсь в поту и приступе удушья, сжимая в кулаке хлопковые простыни. Я едва могу отдышаться. Но мой ночной кошмар крутился вовсе не вокруг Брауна, зачисления или отказа. Мне снилась Шайла с выпученными от страха глазами. Она открывала рот, звала на помощь. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь выбросить из головы ее образ. Просто еще один кошмар. Просто стресс. Вот и все. Я уверяю себя в этом снова и снова, но сердце по-прежнему бьется слишком быстро и не дает расслабиться.

Я откидываюсь назад, стукаясь головой о деревянную спинку кровати и растираю виски, призывая Шайлу исчезнуть. Дрожащими пальцами я нащупываю телефон на тумбочке, надеясь, что бесконечный скроллинг отвлечет меня. Но прежде чем я успеваю открыть Instagram или YouTube, на глаза попадается сообщение от Рейчел. Конечно, как же иначе!

« Ты сменила номер или что-то в этом роде? – пишет она. – Не бросай нас».

Я швыряю телефон на кровать с такой силой, что он отскакивает на пол. Страх исчез, и со мной остается лишь гнев. С какой стати Рейчел преследует меня ? Почему не Никки или Квентина, или даже Генри? Почему она не может просто оставить меня в покое, особенно сегодня? И какого черта я вообще думаю о том, чтобы ей помогать?

Мама заглядывает в комнату.

– Ты в порядке, Джилл? – спрашивает она, и глубокая складка появляется между ее бровей. – Мне показалось, я что-то слышала.

– Да, в порядке, – отвечаю я, не глядя на нее.

– Сегодня большой день, милая. – Ее лицо смягчается теплой улыбкой. – Что бы ни случилось, все будет хорошо.

Я ворчу и, сбрасывая одеяло, проталкиваюсь мимо нее в ванную.

– Неважно.

Следующие несколько часов я изо всех сил стараюсь не думать ни о Шайле, ни о Рейчел или Грэме. Меня охватывает невыносимая агония ожидания нашей судьбы.

Каждый из нас испытывает это жутковатое чувство. Оно пронзает словно электрическим копьем, и даже за столиком Игроков в школьном кафетерии мы едва держим себя в руках.

Будь Шайла здесь, она бы не беспокоилась о поступлении в Гарвард. Она бы сидела рядом со мной, закатывая глаза при виде наших перекошенных лиц. Она бы взбодрила нас, заверила, что все мы будем в шоколаде. Я так ясно вижу ее – в школьной форме, Шайла жует песочное тесто, опирается ногой на мой стул, так что ее голая коленка торчит над столом. Это настоящая Шайла, а не жуткий призрак, который преследует меня во сне.

– Ну, что у нас новенького? – спрашивает Квентин.

Никки откликается смешком, но нервно потирает большим пальцем розовый кварц на шее. Она ждет вестей из Парсонса [51], хотя у нее бесспорные шансы на зачисление на программу дизайна и мерчандайзинга. В ее портфолио такие платья, за которые я готова умереть.

– Роберт, ты как? – спрашивает она.

Но он молчит, наверное, впервые в своей жизни, и делает жадный глоток газировки, яростно сминая пластиковую бутылку. Похоже, он все-таки не слишком уверен в себе.

– А где Марла? – спрашиваю я.

– Променяла обед на тренировку, – говорит Генри и ставит свой поднос рядом с моим. – Отвлекается.

– Да, это ад, – признаю я.