Алина Степанова - Сломанный мальчик

— Привет, дорогая! Я тут пришла справиться о состоянии Вероники, и опомнилась — я же не знаю ее фамилии!

— Копушкины они. Василий, правда, всегда хотел сменить фамилию на Миллер, но все ему как-то не досуг.

— Конечно! Как такой великий человек может быть Копушкиным? Исключительно Миллер-Богоявленский. И не меньше. Или еще что повычурней.

Татьяна вздохнула:

— Это ты еще не была у них в дальней комнате!

— А что там? Скелет в шкафу прячется?

— Да если бы! В те редкие мгновения, что Василий выползает на улицу, он прямиком чешет на блошку, где скупает, как ему кажется, раритеты советской эпохи. Кукол одноглазых, зайцев с клопами, щербатые стаканы да гнутые настольные лампы. Скупает, хорошо еще, за копейки — урона бюджету не нанесет, и все бормочет, как его потомки на этом разбогатеют. Когда же это только будет, когда наступит время, чтобы на это барахло помоечное спрос появился! А пока из-за папкиных игрушек его бедным детям спать негде — вся комната барахлом завалена. Братец мой, вместо того, чтобы работу себе найти, все читает философов, да зайцам новые уши из жениных кофт шьет. Что за мужик такой бестолковый! Отец его нормальным человеком был, на земле работал. Хоть высшего образования и не получил, а семья его, однако же, никогда не страдала и по мере его возможностей ни в чем не нуждалась. В кого он у нас такой уродился — не понимаю.

Я распрощалась с подругой и подошла к киоску, немного напоминающему регистратуру в отечественной поликлинике.

— Ай вонт ту визит Вероника Копушкина.

— She is no longer with us.

— Что?! Как это, ее больше нет с нами? Когда это случилось? Вен дид хеппен?

Регистраторша скорбно опустила глаза.

— Today.

Господи! Как глупо, как нелепо! С кем теперь останутся ее бедные дети? Не с этим же упырем! Он их накормить не в состоянии, я уже молчу про заработать — детей несомненно переварит ювенальная юстиция… Может, еще какие родственники есть?

Я вновь набрала подругин номер.

— Таня, мужайся! Нет у нас больше горничной. Татьяна громко охнула в трубку.

— Когда это произошло?

— Да говорят, только что. Тань, что будет с детьми-то? Куда их теперь?

— Ох, да… У них, вообще-то дома бабка есть — мать Вероники. Так вот она еще не старая, придется ее выписывать.

— А кто их содержать-то здесь станет? Может, проще их обратно туда отправить?

— Да поглядим. Сперва я, а там посмотрим.

— Ну ты даешь, мать, сильна!

— Ты пока присмотришь за ними?

Я возмутилась:

— Неужели ты думаешь, что меня в такой ситуации нужно об этом просить? Неужто я не понимаю?

— Спасибо тебе!

— Да что, спасибо? Как хоронить? Я, слава Богу, и в России понятия не имею, как это нужно делать, а здесь и подавно.

— Наверное, нужно найти похоронного агента, а тот уже все организует.

— Я слышала, что с агентом дорого.

— А как ты там сама будешь все это делать? Пусть дорого, я оплачу!

— Святой ты человек! Ну ладно.

Дойдя за этой скорбной беседой до выхода из больничного парка, я чертыхнулась и вернулась обратно — надо же выяснить, когда можно будет забрать тело для похорон. Наверняка же на это есть какая-то процедура. А может, сперва нужно дождаться результатов вскрытия?

— Экскьюз ми! Как бы нам забрать боди Вероника Копушкина?

— Body? We have no body.

— Как это, у вас нет тела? Полиция забрала что ли?

— We have no body, — повторила тетка.

Похоже, это секретная информация — только для родственников. Ну и ладно! Я уверена, что с помощью майора Буйтора мне вполне удастся отыскать бренные останки нашей бедной горничной.

Я доковыляла до полиции, но как назло, майор опять где-то прохлаждался, прихватив с собой помощника. Я было попросила дать мне его мобильный (записи-то все мои, увы, пропали в телефоне), но суровый дежурный отказался наотрез делиться со мной личной информацией сотрудника.

Ноги меня просто не несли в сторону дома Копушкиных. Я рассматривала каждый дом. Да что там дом? Каждую веточку, каждый листик — лишь бы оттянуть момент.

Дверь в этой гостеприимной квартире как всегда была не заперта. На кровати привычно храпел Василий, отчего-то в одном носке. Сейчас, глядя на эту несчастную бледную ступню свежеиспеченного вдовца, я даже как-то прониклась к нему сочувствием.

Я присела рядом на кровать и похлопала по спине бедолагу.

Как же это делается-то? Ни разу в жизни мне не приходилось заниматься чем-то подобным.

— Почеши спинку, — пробурчал Василий, не раскрывая глаз.

Надо сказать, что это вообще последнее, чем бы мне хотелось в этой жизни заниматься, но как отказать человеку, только что потерявшему одновременно и супругу, и источник существования? Не понимаю. Я на такую жестокость была не способна, поэтому протянула руку и принялась исполнять это странное в такой момент желание.

— Под рубашкой почеши.

Меня передернуло от отвращения. Прикасаться вот этими ручками к чужому неприятному мужику? Какого черта? Но я все-таки залезла ладонью под рубаху.

Я сейчас не знаю, на что была готова — только бы иметь возможность подольше не сообщать ему о кончине супруги.

В другом конце квартиры лилась вода и слышались детские голоса. Я вздохнула еще горестней, бедные сиротки! Как теперь их жизнь переменится… Уверена — Вероника была своеобразной женщиной, но хорошей матерью.

Сама я, к счастью, с этим в жизни не сталкивалась, но по художественной литературе вполне себе представляю — что такое вырасти с чужими людьми. Никто не обнимет, никто не пожалеет. Слезы стояли в моих глазах. Я подумала, что пожалуй сейчас лучший момент для того, чтобы разбудить новоиспеченного вдовца и поведать ему о том, что случилось.

Не вынимая левой руки из-под рубахи Василия, правой я осторожно погладила его по плечу.

— Василий! Василий! Вася! Посмотри на меня! — сказала я.

В этот момент что-то мягкое ударило меня по спине.

— А чего это он должен на тебя смотреть? А это что сейчас вообще происходит?

Я обернулась. Прямо надо мной высилась покойница с занесенным для второго удара кухонным полотенцем.

— Вероника, это ты? — самый логичный вопрос, который я только могла задать.

— Нет! Иисус Христос! Явление его народу! — передразнила меня горничная.

— Но мне сейчас в больнице сказали, что ты умерла!

— Еще чего! С чего бы это мне умирать? — удивилась несостоявшаяся покойница. — Выписали меня. А к супругу моему ты чего пристаешь? — спохватилась женщина. — А-а-а-а, я все поняла! Значит, ты думала, что я преставилась и свободного мужика быстренько захомутать решила? Вот бабы дают — не успеешь ты остынуть, они быстро к твоему суженому в койку прыгают. Детей бы хоть постеснялась! Дети же дома тут!

— Да на черта мне твой олень сдался? — при этих словах олень вскочил с кровати и тоненько заверещал, что не позволит оскорблять его, в его же доме. — Вероника, ты точно жива?