Ирина Лобусова - Гранатовый дом

Вынырнув из воды, я издал громкий, победный клич, который, впрочем, не слышал никто, кроме меня. Да и не мог услышать. Я выполнил свое первое боевое задание! Да, да, выполнил!

Да и как выполнил! Еще несколько минут и этот тральщик пойдет ко дну. Торпеды действовали четко — я рассчитал абсолютно точно дальность и прицел. И не сделал ни одной ошибки.

Я не подвел мою страну! Грудь мою разрывало чувство огромной, безмерной гордости! Теперь я был готов забыть про все жестокие испытания и, как я и думал, невыносимые навыки, которые, можно сказать, вбивались в меня во время этого обучения. Все они пошли на пользу. Все способствовали и помогали только тому, чтобы я выполнил свое задание, — и всё ради моей страны, за которую я готов отдать жизнь!

Да, это было невероятно волнующее, очень новое для меня чувство — чувство огромной гордости за мою страну, а еще осознание того, что я принадлежу к великой эпохе…

Величие! Я видел величие моей страны, видел ее огромную мощь и такой сильный потенциал, который поднимал ее на первое место над всеми странами мира! Мою великую страну нельзя победить! Она выиграет любую войну, разобьет всех своих врагов и займет подобающее ей место! Великая, непобедимая, могущественная — моя страна, самая лучшая из всех!

Я готов был отдать за нее жизнь, всю свою кровь — до последней капли. Теперь я готов был еще раз пройти все это — испытать боль и страх, голодать, умирать от физической и умственной усталости. Все лишь для того, чтобы стать тем, кто сможет приблизить победу моей страны, сделает все, чтобы внести свой вклад в эту победу!..

На моих глазах выступали настоящие слезы. Никогда в жизни я не испытывал такого чувства — гордости и радости за мою страну, за мой народ, как в тот момент моей первой боевой победы. И теперь, чтобы снова испытать это чувство, я готов был на все ради моей страны — просто на все. Ради моей великой страны и ее великого дела — отдать свою жизнь, отдать с легкостью…

Тральщик погружается в воду. На берегу я заметил сигнальный огонь. Меня ждут, и мне сигнализируют о моей победе. Теперь мне необходимо возвращаться вплавь, уже без аппарата. Я выставил компас в нужном направлении, нырнул и поплыл на север.

Из воды меня вытащили мои товарищи. Открыли шампанское. Я видел, что они испытывают такие же чувства, какие испытывал я. Мы крепко обнялись. В этот миг мы действительно стали одним целым».

Несмотря на то что Аджанов знал этот текст почти наизусть, он все-таки дочитал его до конца. Подняв глаза, встретил внимательный взгляд Печерского.

— Это вы написали? — спросил он.

— Да, я. — Отрицать было глупо, это было очевидно, а он не любил глупостей.

— Что вы можете сказать в свое оправдание? — Несмотря на спокойный тон, в глазах Печерского сверкнули искры.

— Ничего, — пожал плечами он.

— Подумайте, — Печерский снова выдержал паузу. — Подумайте, я готов сделать скидку на ваш талант, на то, что творческие люди не всегда понимают, что творят, так как они не от мира сего… Подумайте, как вы можете себя защитить… Я готов принять любое оправдание в вашу защиту. Итак, что же вы можете мне сказать?

— Ничего, — повторил он.

— Совсем ничего? — Майор прищурился.

Сергей молчал. Любые слова были бессмысленны. Тем более, ему все равно нечего было сказать. Объяснить, почему он так написал? Он не мог. Да и кто стал бы его слушать? Так зачем же выбрасывать на ветер свои драгоценные слова? Они еще могут пригодиться…

— Ладно, — Печерский рывком поднялся из-за стола. — Я так понимаю, вы пока не готовы идти на сотрудничество со следствием. Что ж, подумайте.

Он прошел в угол комнаты, налил из чайника кипяток в чашку, бросил несколько кубиков сахара, размешал. Затем повернулся к Аджанову:

— Вот, выпейте, — протянул ему чашку. — Это сладкий чай. Сладкое помогает думать.

Этот жест следователя КГБ так ошеломил Сергея, что он схватил чашку и, не задумываясь, выпил, почти не глядя. Через несколько минут у него зашумело в голове. Все вокруг закружилось, завертелось, разорвало ровную линию… Он попытался вздохнуть полной грудью, но не смог. Захрипел и стал погружаться в черную бездну, в пропасть. И, свалившись со стула, замер на полу…

Аджанов пришел в себя в узкой клетушке, от понимания того, что на него давит белый потолок, которого по-прежнему не существовало… Он распластался на спине, но сейчас его ждал сюрприз: он лежал на матрасе, который кто-то положил в эту камеру, и матрас был относительно мягким…

Он попытался пошевелиться, попробовал сесть. В этот момент невероятная боль пронзила все его тело. Она охватила его с такой силой, что он, не выдержав, закричал.

У него снова потемнело в глазах. Не понимая, что происходит, Сергей попытался расстегнуть рубашку на груди и манжеты, но не смог. Тем не менее легкая ткань сползла сама по себе, обнажив его. От зрелища, открывшегося его глазам, Аджанов пришел в ужас.

Всю его грудь и руки покрывали гнойные раны — красноватые вздувшиеся гнойники. Судя по ощущениям, в этих ранах было все его тело, поэтому он и не мог найти себе покоя.

Сергей лихорадочно принялся срывать с себя одежду. Все его тело жгло болью так, словно кожу сдирали заживо. Оно превратилось в сплошную гнойно-кровавую рану. Всё: умного, трезвомыслящего Аджанова больше не было. Было только тело, которое горело, жгло, уничтожало, разрывало его мозг. Он закричал, и все еще кричал, когда дневной свет закружился перед его глазами… Потом он потерял сознание…

Трамвай дребезжал безостановочно. Этот звук Константин любил еще с детства. Именно с тех, давних времен, остались в его душе трепетные воспоминания.

Когда-то маленький Костик обожал ездить на трамвае, и мама часто доставляла ему это удовольствие. Они садились в районе Привоза. До этого мама всегда покупала ему там в большом магазине конфеты-карамельки, а на самом базаре — фрукты. Потом по Пролетарскому бульвару они ехали в Аркадию.

Трамвай шел долго, и для маленького Кости это было путешествие в сказку. Больше всего на свете он любил яркие зеленые пальмы на аркадийской аллее и саму аллею, ведущую к морю. Все это было яркое, волшебное, зеленое, праздничное! Настоящий праздник, просто как Новый год, только весной и летом! С тех пор Аркадия всегда ассоциировалась для Емельянова с мамой. Ездили они туда часто — путешествие на трамвае было дешевым, а денег всегда не было: мама воспитывала Костика одна.

Она работала в школе учительницей начальных классов. И став взрослым, Емельянов пытался понять, как она одна умудрилась его вытянуть, воспитать на нищенскую учительскую зарплату. Ведь отец его, работавший инженером на одном из заводов, погиб, когда маленькому Косте исполнилось три года — несчастный случай на производстве…