Ирина Лобусова - Гранатовый дом

Всю жизнь Емельянов думал, какая это была нелепая, а главное — случайная смерть…

Мама его замуж больше не вышла. Константин думал, что она просто не смогла забыть отца, хотя он отца не помнил, так что не был бы против, если бы она как-то попыталась устроить свою жизнь… Но почему-то именно в подростковом возрасте Емельянов вбил себе в голову, что отца убили. Оттого он и пошел сначала в школу милиции, а затем в институт МВД, чтобы найти его убийц. А мать так и осталась одна…

Став опером, Константин получил доступ к архиву, в частности, к материалам дела по гибели его отца, понял, что когда на производстве происходил несчастный случай, даже в те времена всегда проводилось расследование.

И тут он выяснил, что отца его никто не убивал, просто пьяный электрик что-то намудрил, забыл заземлить провода, его отец прикоснулся к оголенному проводу и погиб под током высокого напряжения. Смерть была мгновенной. Пьяного электрика выгнали, а директор завода отделался взятками от выговоров, штрафов и даже не слетел со своей должности.

Константин тогда воспринял это как должное — к тому времени у него уже развился профессиональный цинизм. А любимая в детстве Аркадия разделилась в его сознании на две части, породив некое раздвоение психики: яркая, дневная аллея все еще ассоциировалась у него с мамой, а вот ночная стала гнилым местом, злачным районом притонов, где гнездились бандиты, воры, мошенники, извращенцы, проститутки и всякая нечисть, которую Емельянов готов был выжечь каленым железом. Только вот кто бы ему это позволил…

Мама Константина умерла два года назад, и он до сих пор оплакивал ее смерть. Он остался совершенно один — не считая котов, те были ему родными. Больше у Емельянова никого не было…

Откровенно говоря, Емельянову так осточертела и эта киностудия, и вообще весь этот мир кино, что он с удовольствием послал бы туда кого-нибудь из своих оперов. Но сделать этого было нельзя. Во-первых, потому что Емельянов лично был заинтересован в разгадке смерти Кашалота, уж слишком задел его этот нелепый поступок, во-вторых — все равно никто из оперов не получил бы информацию лучше, чем он сам, лично.

Он увидел проезжающий трамвай и остановился, с удовольствием прислушиваясь к знакомым с детства звукам. Нет, все-таки в этом неприятном путешествии были свои плюсы! И, воспрянув духом, даже начав немного насвистывать, двинулся вперед.

Предъявив охраннику на входе свое удостоверение — тот моментально вытянулся по струнке, — Константин беспрепятственно прошел вперед. Он уже неплохо ориентировался в этом странном мире, который не имел ничего общего с реальной жизнью. Емельянов уже достаточно часто бывал внутри всего этого, чтобы хорошо все понимать.

На киностудии было оживленно, как всегда, хаос и суета. Периодически мелькали какие-то странные костюмы. Очевидно, в нескольких павильонах шли съемки, и по всей территории киностудии бегали актеры, снимающиеся в эпизодах и в массовке. Всю эту кухню Емельянов тоже уже начинал понимать — звезды знали себе цену и не стали бы бегать в толпе, так что это действительно была обычная массовка.

Оказавшись во дворе, Емельянов спрятал свое удостоверение подальше и решил играть роль человека из толпы — походить, узнать обстановку, послушать… Сделать это было легко, ведь он никогда не ходил в форме. И сейчас на нем была легкая куртка, возможно, слишком холодная для марта, и джинсы, купленные у фарцовщика. Ну а у кого еще?

Константин пошел вперед по парку киностудии походкой актера — как он себе это представлял. Он давно заметил, что у них весьма необычная походка — как это назвать, он не знал, ну, как минимум, в ней чувствовалась крайняя самовлюбленность. Актеры — это люди, которые безумно влюблены в себя. Крайние эгоисты, часто до степени отталкивающего и неприличного эгоцентризма, и это любование собой чувствуется во всем — в движениях и наклонах туловища, жестах рук, поворотах головы… Всегда, в самом простом случае актер станет идти так, словно со всех сторон любуется собой и прекрасно знает свою высокую цену… И Емельянов, далекий от актерского мира, сумел разглядеть это со стороны.

У него были и совсем крайние выводы, их он держал при себе. Они были связаны с тем, что часто походка и определяет судьбу человека, не только артиста. То есть какая походка — такова и судьба. И если человек крайне в себя влюблен, ну, самодоволен и любуется собой, он всегда будет выглядеть абсолютно инфантильным и безответственным. И идет он так же: как по линеечке аккуратно переставляя ноги. Эта связь походки и характера была личной историей Емельянова. Он знал, что это только его выводы, но понимал также и то, что переубедить в обратном его невозможно. Да, выглядел он со стороны мужланом, если вообще думал об этом, но в общем, и не думал. Во всяком случае так Емельянову просто легче жилось. Эти качества очень тяжелы в миру, особенно в личной жизни, он это почувствовал на себе. Поэтому большинство успешных актеров, манерных, женоподобных, имеют крайне неудачную личную жизнь — опять-таки, это был его вывод.

Обо всем этом Константин думал, расхаживая между павильонами по парку. И, к огромному его удивлению, никто его не остановил, не спросил, что он тут делает, все, попадавшиеся на пути, принимали его за своего. Похоже, Емельянов максимально вжился в свою роль. С ним даже кто-то поздоровался, и он ответил…

Постепенно происходящее стало его забавлять. Конечно, Емельянов мог бы пойти к директору киностудии, сунуть под нос свою страшную корочку, и Алю доставили бы ему прямо в директорский кабинет. Но это был не его метод. Такие прямые действия способны были просто повредить расследованию. И Емельянов действовал по-своему — маскировка, прикрытие, возможность влиться в среду, чтобы таким образом что-нибудь узнать…

Так он ходил уже некоторое время, когда в голову ему пришла довольно зрелая мысль. Было время обеда — около часу дня. И по толпе людей становилось понятно, что у многих обеденный перерыв. Так почему бы не пойти в буфет и не попытаться хоть кого-то разговорить?

Сказано — сделано. И опер направился в буфет, где находилось уже достаточно много людей. Взяв выглядевшую как-то странно творожную запеканку и стакан явно холодного кофе с молоком, Емельянов через опущенные веки зорко принялся высматривать будущую жертву. И наконец разглядел добродушного, как ему показалось, человека лет под 30, который явно скучал за столиком в одиночестве. Лицо его было простоватым, в чем-то даже наивным. Емельянов, отбросив сомнения, направился к нему.

— Вы разрешите? — Лучезарно улыбаясь, он поставил тарелку на стол. — А то людей столько — пристать просто негде!