Силуан Туманов - Вера. Детективная история, случившаяся в монастыре [litres]

Неловко получилось. Навернулись слезы. В другой раз ответила бы спокойно и твердо. Но сегодня, когда рана еще так свежа… Какое уж там счастье! На душе уже не кошки, тигры скребут!

– Не отвечайте, Вера Георгиевна, я понимаю. Счастье разное бывает…

Нет, что она себе позволяет?! Вера хотела возразить, объяснить, что ее личный опыт в данном случае не важен. Да и вообще: в век торжества науки и техники вся эта религия и все, происходящее здесь!.. Но промолчала. Так нелепо прозвучало бы все это здесь – на краю земли, в монастыре, где реальностью как раз было все то, что Вера в расчет не принимала и считала нелепым пережитком. Тем более что объяснять ничего незнакомому человеку не хотелось.

Внезапно наперерез Ермии бросилась невысокого роста румяная старушка в черном.

– Матушка! Сколько это еще может продолжаться?! Я же просила! Всем, послушайте, всем раздали по нескольку пакетов с подарками к Пасхе, а мне опять только один пакет дали…

– Сестра Софония, – спокойно и четко выговорила благочинная, – я сейчас занята. После вечерни ко мне подойдите, и все уладим.

– Нет, не уладите! Как на Рождество, опять будет! А мне же не себе, мне доктору в Шумское отвезти…

– Сестра Софония…

– Вот так всегда! Как кому-то – так все и сразу, а как мне…

Внезапно Ермия в длинных своих одеждах спокойно и степенно поклонилась в ноги старушке, встав на колени прямо на не до конца просохшей от снега и грязи дорожке:

– Прости меня, сестра!

Изумленной Софонии ничего не оставалось, как тоже плюхнуться на колени и пробормотать в ответ: «И меня простите!» Конфликт был исчерпан.

«Интересно, – подумала Вера. – А если бы у нас все проблемы с начальством решали таким образом?»

– Батюшка не принимает! Запись только на завтра, – произнес низкий, усталый голос за дверью в ответ на молитву, которую решилась повторить за Ермией Вера, привыкая к местным обычаям.

– Это не к батюшке, к тебе, мать Лариса. Следователь из области по делу Фаины, – быстро произнесла в дверь Ермия.

Минутная пауза, щелкнула дверная задвижка. Спокойные, умные глаза. Черная накидка – апостольник – оттеняла немолодое, гладкое лицо. Вера уже видела ее за рулем «лендкрузера», она же носила чемоданы в игуменский корпус.

– Ой! А я вас за паломницу приняла, неловко-то как, – светло улыбнулась Лариса. – Чай будете? Мне тут печенье пожертвовали хорошее.

– Нет, спасибо большое. Может, как-нибудь в следующий раз. Расскажите, пожалуйста, о Фаине. Какие у вас были отношения?

– Да уж, горюшко какое… С Фаиной у всех были хорошие отношения, и я не исключение. Не припомню, чтобы ругались с ней когда. Она к батюшке нашему на исповедь постоянно ходила, так что встречались часто и здесь, и в храме. Умная была, слушалась старца, к сестрам приветливая, всегда старалась помочь. Почему она решилась на такой поступок? Я краем уха слышала про болезнь, но кто точно знает? А может, расстроилась после разговора накануне с матушкой…

– Разговора? А можно подробнее? О чем они говорили?

– Ой, простите, лишнее сказала. Не дело мне, простой монахине, обсуждать начальство. Да, характер у матушки тяжелый. Она строгая, но справедливая. А иначе монастырем непросто управлять. Мать Херувима о сестрах, как о родных детях, заботится. Если и нашумит, то для нашей же пользы. Лучше у нее спросите, не мое дело пересказывать чужие разговоры, да и не слышала я почти ничего.

– А вы что в день трагедии делали?

– В тот день вместе пошли на полунощницу, я ушла пораньше, подготовить машину к поездке в город для матушки и отца Трифона. А потом отец Павел, священник наш, позвонил. А ему участковый о случившемся сказал. Не сразу до нас дозвонился: на приеме были у владыки, а там телефоны отключаем. Так что только днем узнали о смерти Фаины, по-быстрому взяли для монастыря все, что надо, и поехали. Но дороги тут, сами видели, какие. Так что вернулись только к вечеру… Что еще сказать?

– Давно вы здесь?

– Да лет двадцать уже. В основном при старце. И секретарь, и медсестра, и шофер. Батюшка мне многое доверяет, стараюсь не подвести. Веду запись паломников, а то иногда столько народу приезжает, что до вечера готовы батюшку мучать. Нет, не подумайте, что мы тут людьми пренебрегаем. Но у него диабет, сердце, надо поосторожнее. А люди не понимают: идут день за днем со своими печалями. Завтра вот опять целый автобус паломников ждем. А раньше я, как и усопшая Фаина, учительницей была… Слышите? Звонят уже. Пора на вечерню. Простите. Если понадоблюсь, всегда можно меня либо здесь найти, либо в сестринском. Да и так заходите, на чай.

В широком монастырском дворе звон был слышен гораздо отчетливее. Солнце почти зашло, фигуры спешащих в храм монахинь и паломниц отбрасывали на каменные плиты длинные тени. От монастырских ворот, запинаясь о выступающие из земли камни, быстро поднимался к храму худощавый молодой человек с короткой бородой, в черном балахоне и потертой синей куртке.

– Отец Павел Федотов, – тихо подсказала Ермия. – Наш священник. Живет в поселке, на службы приходит, когда отец Трифон не служит. Батюшка, благословите! – приветствовала она священника, сложив руки лодочкой.

– Бог благословит, – ясным голосом произнес священник, как-то смущенно перекрестив благочинную, не давая поцеловать свою руку. – Ну сколько можно? Утром же благословлялись… А вы, наверное, следователь? Не удивляйтесь! Никитишна уже всех оповестила. Здравствуйте!

– Да, здравствуйте! Сейчас, наверное, неудобно вас расспрашивать?

– Да, простите, пора вечерню начинать. Но я здесь все время, и, похоже, навсегда. Так что, если захотите, подойду, куда надо… Как же так-то, а? – внезапно с сердцем произнес он. – До сих пор не могу поверить, что это не дурной сон!

– У вас были хорошие отношения?

– Как и у всех. Но она была заметно другой, более живой, что ли… Простите. Мы старались поддерживать друг друга. Не подумайте чего, это на эмоциональном уровне. Без грешных помыслов.

– Я так понимаю, вы утро в день смерти Фаины провели в храме?

– Да, отец Трифон в город уезжал, хотя обычно полунощницу он начинает, как монах. Так что в храме я был с шести до девяти утра. Когда вышел с крестом, то из наших подошли только трое: мать Ермия, Авделая и Евпраксия.

– А все постоянно стоят на одном месте в храме или можно выходить?

– Ну, так-то стоять положено, но если надо выйти, то выходят. В то утро все время от времени выходили. Но этому есть вполне понятное объяснение, простите… Ну все, тут уже вход в алтарь, вам туда не положено заходить. Матушка Ермия, на клиросе сегодня вы?

– Да, со старицами нашими, горлицами сладкогласными. – Ермия тихо улыбнулась. – Я на службу пойду, Вера Георгиевна, пора уже, а вас в гостиничный флигель сестра Виктория отведет.