Силуан Туманов - Вера. Детективная история, случившаяся в монастыре [litres]

К завтраку Виктория принесла свежие булочки с корицей. Разговорились, как давние подруги, заварили чаю, осмотрели шпингалеты на окне, которые, конечно, оказались дешевыми китайскими, не намного прочнее картона. «Любой ветер может распахнуть!» Вместе поохали. Нет, никаких огней Вика ночью не видела. Да и откуда там огни? Может, это свет далеких фар с автомобильной трассы? Или показалось спросонья? А слухам про заброшенную часовню лучше вообще не доверять.

Задорный запах сдобы, хороший листовой чай, яркое весеннее солнышко делали ночные страхи совсем пустыми. Спорить не хотелось, но про себя Вера решила разобраться с таинственной часовней при первом же удобном случае. «Пора начинать знакомство с местными жителями», – пропела мысленно она, уверенным шагом выходя после завтрака за монастырские ворота.

Ровные ряды сельских домов, радовавшие глаз издалека, с монастырского холма, при ближайшем рассмотрении производили довольно унылое впечатление. Фасады почти не отличались друг от друга, постройки были сложены грубовато, без души, однотипные занавески, даже цветы на подоконниках похожие. Несмотря на субботу, людей на улице было мало, почти никого. Видимо, большинство уже уехали с утра в Шумское, в соседний совхоз – там выходных нет. Но все-таки пустота улиц пугала.

– Стой!

Вера вздрогнула и остановилась, недоуменно глядя по сторонам.

– Стой! Стрелять буду!

Она обернулась и только тут заметила ухмыляющегося шкета лет шести, целящегося в нее игрушечным пистолетом с самыми серьезными намерениями.

– Здравствуй, мальчик! А как тебя зовут?..

– Тра-та-та! – победоносно «расстрелял» Веру мальчишка и убежал прочь.

Нет, надо высыпаться! Не хватало еще так нервничать из-за всяких пустяков!

Метрах в ста от подножия холма, на центральной улице (имени Ленина, конечно, кого же еще?), ютилась небольшая площадь, главной достопримечательностью которой был двухэтажный домик поселкового совета, соразмерный, выделяющийся, похоже, что дореволюционной постройки. Перед ним подобие газона («Ну кто ж так делает? Хоть бы в монастыре посмотрели, что такое настоящий газон!») и крашенный в неисчислимое количество слоев серебристой краской памятник, в котором смутно угадывались черты вождя мирового пролетариата. Местами краска облупилась, местами отслоилась, подобно листам разорванной книги, обнажая проржавевшую сердцевину. На голове статуи деловито восседал голубь, недоверчиво поглядывая на подошедшую незнакомку.

Вывески на соседних домах – попроще и пониже – сообщали о наличии тут отделения полиции, продовольственного магазина, судя по криво нарисованной от руки вывеске, уже закрытого на обед, и фельдшерско-акушерского пункта.

– О! Как приятно видеть интеллигентное лицо в наших палестинах! Проходите, проходите, Вера Георгиевна! А я – местный эскулап, жертва, так сказать, клятвы Гиппократа, Евгений Мартынович Кошкин. Прошу любить и жаловать! – Грузный, не старый еще мужчина приветливо поднялся навстречу из-за письменного стола. – Да, такое несчастье, такое несчастье… Сейчас чайку организуем, коньячку! Нет? Ну, как знаете, надеюсь, не в последний раз к нам. Ну, я в хорошем смысле, конечно, уж не подумайте! – «Эскулап» рассмеялся, явно довольный своей шуткой.

– Спасибо, Евгений Мартынович. Я могу ознакомиться с амбулаторной картой Торниной, посмотреть назначения, результаты исследований?

– Да, да, конечно, вот, берите, я все заранее приготовил. Светлана Евгеньевна Торнина, 1989 года рождения, месяц назад попала в районную больницу с гипертоническим кризом на нервной почве. Оттуда в область послали МРТ сделать. Думали одно, а вот как оказалось… Я был печальным вестником, так сказать. Как раз в двадцатых числах апреля прислали данные из области. Но помилуйте! Чтобы от этого впадать в отчаяние и кончать с собой – это уж слишком. Опухоль с медленным ростом и без клинических проявлений, Торнина прожила бы до первых болей еще долго и без операции. А там и операцию по квоте можно было получить. Пусть не сразу, пару лет подождать. Я это Светлане объяснил сразу. Она была совсем не глупа, все поняла, это просто не могло произвести на нее такое впечатление!

Я вам так скажу: это все от несчастной любви. Всем известно, как они с Сергеем, участковым нашим, друг друга любили. Красивая была пара, скажу я вам! А потом ее Трифон – он у монашек там на холме самый главный – с толку сбил, разошлись. Вот пыталась она убежать от своей женской доли, да не вышло. Уныние и боль от бесцельно загубленных в монастыре лет. Все повлияло на клиническую картину, так сказать. А плюс еще и перемолилась она в своем монастыре. И вообще, скажу вам, как атеист атеисту, монастырских я не особо уважаю. А половое воздержание вообще считаю опасной идеей, вредящей здоровью. Я им постоянно говорю, что от всех их головных болей и истерик лекарство одно – регулярная половая жизнь!

«А у тебя-то самого она регулярная, дорогой доктор Айболит?» – хотела спросить Вера, глядя на заметно обрюзгшего Кошкина, одежда которого давно не встречалась с заботливыми женскими руками. Но сдержалась.

– Они там все зомбированы своим стариком Трифоном. Он главный идеолог, певец, так сказать, строгости жизни. А сам при этом живет… ай-ай-ай! Золото, серебро, драгоценности, вино, икра. Деньги там такие, что нам и не снилось! К нему на его кустарные сеансы психотерапии со всей России едут…

– А принимала ли Торнина постоянно какие-то препараты? – поспешила вставить слово Вера.

– Да, я лично назначал ей от давления коринфар и эгилок. Голова у нее болела время от времени, но на другие боли не жаловалась. Просила что-нибудь от переутомления, но я ей прямо говорил, что единственное лекарство – бросать монастырь и чаще отдыхать, на море ездить. И непременно в хорошей мужской компании. Я и сам, собсно, готов…

– А разве отпусков там у них нет, выходных?

– Да что вы, Вера Георгиевна! В монастыре это невозможно. Их же там как рабов используют. А если надоели или неугодны чем – пожалуйста, на выход, как выжатый лимон. А то и как Светлану… Может, ей там подстроили чего? От попов всего можно ожидать!.. Нет-нет, доказательств нет, это я так, гипотетически! Никого не обвиняю, не подумайте чего!

Местное отделение полиции напротив, всего шагов пятьдесят пройти. Голубь на голове Ильича все сидит как приклеенный. На улицах по-прежнему пусто. Но теперь Вере казалось, что все просто разбежались от не в меру разговорчивого Кошкина.

Конечно, «отделение» – громко сказано. Обитая коричневой клеенкой дверь, стандартная вывеска. Две комнаты. Одна заперта, в другой за столом, заваленным какими-то бумагами, сидит мужчина лет сорока и одним пальцем неторопливо набирает что-то на видавшей виды клавиатуре старенького компьютера. Тихо, народу никого. Пронзительно отстукивают секунды часы на стене. Портреты, какие-то инструкции. Несколько благодарственных грамот на имя Сергея Семеновича Фокина, старшего лейтенанта полиции. Небольшая фотография в темной рамочке рядом с монитором.