Силуан Туманов - Вера. Детективная история, случившаяся в монастыре [litres]

– Вот тут порожек немного расшатался, поосторожнее, Вера Георгиевна! А вот тут прямо по коридору и налево… Ой, да можно просто – Вика.

Я же еще не монахиня. Вот ваша комнатка, для дорогих гостей держим. В прошлом году ремонтировали, помощник губернатора приезжал: ночевал, не побрезговал. Вот, смотрите, ключика два – этот от вашей кельи, а это от входной двери. Вид из окна у вас хороший – весь монастырь как на ладони. Чемоданчик я здесь поставлю. Вот столик у вас письменный, вот холодильник, вот уборная. Все, пойду, не буду мешать. Обживайтесь, если что – звоните. Я здесь неподалеку живу.

– Спасибо большое, Виктория, Вика… Скажите, а вы всегда в этих балахонах черных ходите?

– Ой, насмешили! Да какой же это балахон? Это же подрясник. А если рукава широкие, то ряса. Это право еще заслужить надо. Мне вообще-то подрясник не положен, я просто послушница, но матушка доверила. В монастыре всегда ношу, а когда в город выезжать или в поселок, по ситуации. На голове поверх апостольника на службу и в трапезной носят камилавку с наметкой, на послушаниях – скуфейку. А мне рано еще – так что просто платочек.

– А вы часто в город выезжаете?

Вика испуганно отвела глаза:

– Я? Почему? Кто вам сказал?

– Да я просто спросила… А Фаина тоже такие носила? Камелаф…

– Камилавки. – Вика улыбнулась с явным облегчением от смены темы разговора. – Конечно, как и все монахини!

– А были у нее какие-то привязанности, привычки? Что она любила?

– Да она все делала с радостью… Людей любила. Подвезти в свободное время могла до станции железнодорожной, если надо было кому. Скажу по секрету, любила кошек. Матушка Херувима ругалась, но Фаина наших котеек тайком прикармливала. А привычки? Да так сразу и не скажешь. Спиртное не выносила. Сладкое не особо любила. Так, чтобы посидеть вечерком, поболтать за чайком – это не ее. Разве что привыкла к леденцам за рулем, особенно когда волновалась. Любила петь на клиросе. Сейчас без нее уже не тот звук – от старушек наших проку мало. А хотите, ее келью посмотрим? Для вас это, наверное, тоже важно?

Небольшая комната, если приглядеться, виден ровный слой пыли, книги ровно стоят на полочке, ноты. Аналой. На нем раскрытый молитвослов с затейливыми старинными буковками. Лампадка у иконы, конечно, давно погасла. На столе запечатанный пакетик с леденцами. На вид обычные карамельки, но мало ли что? Надо отослать в лабораторию.

– Ну, что скажете, можно убираться? А то матушка запретила. Пока, говорит, следователь не приедет, не посмотрит – ничего не трогай! А как не трогать, вот уже пылищи сколько!

– Да, конечно. А кому все ее вещи пойдут?

– Церковное в рухольную [6] Рухольная — кладовая монашеской и необходимой мирской одежды в монастыре. , а личных-то у нее и не было почти. Ни альбомчика с фотографиями, если вы про это, ни платьев. Она очень серьезно к уходу из мира отнеслась. Очень. Как будто ее Сам Господь позвал, и она только ждала, когда Он ее к Себе заберет. Ничем земным не отягощалась. Вот дождалась…

– Вы так говорите, словно она просто умерла. Вы не верите, что это самоубийство?

Виктория насторожилась и как-то странно глянула.

– Даже и не знаю, что подумать. Говорят же… А что же это, если не самоубийство?

Столько людей, столько судеб! И экзотика такая кругом. Что тут настоящее, а что наносное? Действительно ли они во все это верят или их что-то заставляет так жить? Может, они просто не могут устроиться в обычной жизни? Но нет – и бухгалтеры, и директора магазинов, и учителя. Не никчемные люди. Они пришли сюда не от несчастной любви, не от развалившейся жизни. И явно что-то скрывают: как по-разному они реагируют на неудобные вопросы.

Теперь можно и вещи разобрать. Комната уютная, теплая, с отдельным входом. На видном месте висит небольшая икона святого

Спиридона – как объяснила Виктория, небесного покровителя монастыря. Но есть и вполне мирские радости: маленький телевизор, холодильник, гардероб, доска с утюгом, подставка для чемодана. Кровать застелена, хоть сейчас ложись. Письменный стол.

А это что? Странно, она вроде на столе ничего не оставляла. Может, Виктория положила? Какие-нибудь правила поведения? Очень бы кстати, а то запутаешься тут с молитвами и благословениями.

Чистый листок бумаги, сложенный вдвое. Развернула. Наклеенные буквы, вырезанные из газеты, похоже, областной. «УЕЗЖАЙ ОТСЮДА А ТО ХУЖЕ БУДЕТ». Как в дурном детективе!

– Вика! Виктория! Подойдите, пожалуйста!

– Понадобилось что? Полотенца не хватает?

– Да нет, полотенца все на месте, всего хватает, спасибо. Вот этот листок не вы положили?

– Ой! Нет, что вы?! Господи, глупость какая! А главное, кто мог? Мы же только что тут были, и я убиралась когда, здесь закрыто было… Ой, вы же не думаете, что я…

– Нет, нет, Вика, что вы! Ничего я такого не думаю. Конечно, чья-то глупая шутка. Вы, пожалуйста, не говорите пока никому ничего, ладно? А потом разберемся…

Дует сильный ветер. Сумерки. Она идет по длинному монастырскому коридору, по сторонам темнеют арки. Она знает, что в каждой арке ее ждет опасность. Идти не хочется, но почему-то надо. Даже необходимо. Оборачиваться тоже нельзя – за ней идет Никитишна. И если Вера обернется, произойдет что-то ужасное.

Когда Вера проходит мимо арок, сердце начинает колотиться сильнее. Но чего ей бояться? Вот ведь – все знакомые лица: вот старец Трифон, вот игуменья, вот Ермия. Но она почему-то зло улыбается: «Ты разве счастлива?» Вот хохочет «праведница» Авделая, протягивая к ней рюмку с какой-то кровавой жидкостью: «Выпей, полегчает! Не мне одной горевать!» Из другой арки выходит Антон в ненавистном ей красном свитере и обычным в последнее время ехидным тоном говорит: «Уезжай отсюда, Недоверок, все равно ничего у тебя не получится!»

В конце коридора стоит незнакомая ей женщина, одетая одновременно в черное и белое. Ее одежда развевается на ветру. Ей надо сказать Вере что-то очень важное. За ней свет, но какой-то белый, тревожный. Женщина протягивает к ней руки, о чем-то просит. Это же Фаина! Но она выглядит иначе, чем на фотографиях из личного дела. Слов Вера разобрать не может и чуть не плачет от бессилия. Она растерянно смотрит по сторонам в поисках помощи. Видит икону святого Спиридона наподобие той, что висит у нее на стене. Снова смотрит на Фаину и внезапно ясно слышит: «Помоги мне, Вера! Меня убили! Помоги!..»

Вера проснулась от сильного холода. Рубашка, вся липкая от пота, пристала к телу, одеяло сползло на пол. Запертое прежде окно открыто нараспашку, ветер стучит ставнями, подоконник залило дождем. «Господи, только кошмаров не хватало!» Вера встала закрыть окно и вздрогнула. Вдалеке в окнах заброшенной часовни мелькали огни, отчетливо виднеющиеся в ночной тьме.