Александр Ярушкин - Рикошет

— Перед поездкой он к вам заходил?

— Недели за две был. Я вареников с вишней приготовила, давай угощать. Редко он у меня бывает, вот и обрадовалась. Поначалу даже не обратила внимания, что он какой-то пришибленный. А потом вижу, за вареником потянулся, а вилка ходуном ходит… Что такое, думаю? Водку на дух не переносит. Неужели Нюська в это дело втянула? Пригляделась, вижу не с похмелья, а вроде, как горем убитый. Выспрашивать стала. Молчит. Он у меня с детства говорить не охотник.

— Так ничего и не объяснил?

— Сама догадалась. Слух-то давно шел, что пока он в отъездах, к Нюське мужики захаживают. Видать, прознал… Я и сказать ничего не успела, а он, как зыркнет, и язык прикусила. Потом успокаивать стала. Что ж теперь, говорю, делать? Ребенок ведь у вас. Мириться надо как-то, терпеть. Тут его и прорвало. Кончился, кричит, мой терпеж. Лучше бы удавилась Нюська! Я его останавливать, а он еще больше разошелся, мол, убью ее и все тут…

— Он мог это сделать?

— Что вы?! Что вы?! Смиренный он, работящий… Но больно уж она ему душу истерзала…

— Что сын еще говорил?

— Успокоился потом, воды мне наносил, посидел да и подался домой, — ответила старуха и, сложив на груди иссохшие руки, жалобно взглянула на оперуполномоченного: — Не он же это ее?

— Не знаю…

Восстановив в памяти разговор с матерью, Ерохин соглашается:

— Говорил, что убью… Наболело, вот и брякнул. Знаете, как бывает?.. Разозлишься, черт знает, что наговоришь… Не было у меня тогда такого и в мыслях…

— Тогда? — многозначительно прерывает Кромов.

Ерохин хочет что-то сказать, но потом с отчаянием взмахивает рукой:

— А!

— Не думайте, будто я намеренно пытался поймать вас на слове. Но все-таки, мне кажется, оговорились вы не случайно?

— Были у меня такие мысли! Были! А у кого бы они не появились?! Приходишь домой, а там!.. Да еще соседи со своими советами!

— Имеете в виду Павлюка?

Сосед Ерохина, круглолицый и рябоватый пятидесятилетний мужчина с настороженно-любопытным взглядом острых глаз, прочитав удостоверение личности на два раза, вернул его Кромову и пригласил к притаившемуся под раскидистой вишней столику.

— Вы сядайте, сядайте, — кивал Павлюк, — я сейчас.

Он быстро сбегал в дом и вернулся с маленьким складным стульчиком. Устроившись напротив оперуполномоченного, сложил ноги крестиком и выжидательно уставился:

— Слухаю вас, товарищ старшой лейтенант.

— Я по поводу вашего соседа…

— Ерохина! — не дал договорить Павлюк. — Я сразу учуял!.. Скажу без обиняков, избавился он от Нюси. Как пить дать, избавился.

Кромов вскинул брови:

— Вы в этом убеждены?

— А как же иначе? Разве она ему пара? Он — мужик хозяйственный, а она… — Павлюк скривился. — Транжирка и, извиняюсь, легкого поведения.

— Вы это утверждаете?

— А как же! Не за сто верст живу, через забор! Не захочешь, так увидишь.

— И что же вы видели?

— Мужики шастали. Я ж не дурак, понимаю, зачем к молодой бабе мужики ходят, когда мужа дома нет. Не соли же занять. Только он уедет, гулянки начинаются. И компашка-то еще та: Ирка с пятого дома да Валька из парикмахерской. Обе безмужние. И пошел дым коромыслом.

— Ерохину было известно о поведении жены?

— А то нет?! Коли слух ходит, то и до его ушей добрался. Люди-то, они все видят. А кто посмелее, так и говорят.

— Вы говорили?

— Предупреждал. Смотри, говорю, сосед, проморгаешь, весь дом по кирпичику разнесут. Несколько раз предупреждал, а потом не стал.

— Ему это не нравилось?

Павлюк поежился, словно за шиворот попало что-то холодное:

— Зубами скрипел, аж страшно становилось… Убью, говорит, собаку!

— Когда это было? — пристально взглянул Кромов.

Павлюк завел глаза, пошевелил губами и ответил:

— Давненько уже, по весне. Встретился он мне на дороге с чемоданом и давай расспрашивать о том, о сем. Как, дескать, тут без него. Понял я, к чему клонит, правду и сказал. Вот тут-то он и озлился. Убью, говорит, собаку!

Услышав имя соседа, Ерохин кривится:

— Успели уже и с этим доброхотом поговорить…

— Пришлось. Он тоже от вас слышал угрозы в адрес жены. Не так?.. Или Павлюк наговаривает?

— Не наговаривает… Я из поездки приехал, а этот у забора подловил и про Нюсю всякое… Кто же вытерпит?! Вот и вырвалось…

Ерохин подходил к дому с тяжелым сердцем. Чтобы отогнать тревожные мысли, старался представить, как обрадуется Витька, как будет заглядывать в чемодан, как загорятся его глазенки при виде гостинца.

— Здорово, сосед! — услышал он над головой голос Павлюка.

Ерохин посмотрел вверх. Над высоким забором торчала рябая физиономия. Павлюк усмехнулся.

— Забор вот решил подлатать… Как съездилось?

— Нормально, — буркнул Ерохин.

Он хотел пройти мимо, но Павлюк остановил его:

— Погодь-ка!

— Чего еще?

— Ты, сосед, извиняй, но я по-дружески, — состроил соболезнующую мину Павлюк. — За бабой-то своей присматривай, совсем от рук отбилась…

Ерохин недобро переломил бровь:

— Чего еще?

— Связалась с этими… ну, с Валькой да с Иркой. Сам знаешь, известные профуры…

— Опять чего-нибудь было?

— Было, сосед, было, — огорченно покачал головой Павлюк. — Не мне говорить, не тебе слушать, но опять выпимши была, опять мужики захаживали. Какие-то ненашенские. Стыдно сказать, вся улица с тебя смеется…

— Вся улица, — машинально повторил Ерохин.

— Пора тебе мужское достоинство проявить, — проникновенно посоветовал сосед. — А то Нюська же первая тебя на смех поднимает. Мол, Ерохин так меня любит, что все стерпит.

— Все стерпит? — пересохшими губами произнес Ерохин и побледнел. — Убью, суку!

— Ну, ты уж так-то того… Не лютуй, — залебезил Павлюк.

— Поучить, конечно, не вредно, чтоб уважала… Но…

Уже не слыша этих слов, Ерохин, деревянно переставляя ноги, подошел к воротам.

Кромов заносит ответ в протокол, снова спрашивает:

— Раз уж мы заговорили о соседях… Когда вы вернулись из поездки без жены, они любопытствовали, где она?

— Было дело.

— И как вы объяснили ее отсутствие?

Старуха смотрела на оперуполномоченного так, словно перед нею было пустое место. Кромов хотел уже повторить вопрос громче, решив, что она недослышит, но в это время старуха наконец разжала губы:

— Они же только соседи мне… Чего я про ихнюю жизнь знаю? Живут да и живут. Кому чего отпущено, тот так и мается. Судить тут некого.

— Вы же живете рядом много лет? — настаивал Кромов.

— Рядом-то рядом… А в душу не влезешь.

— Ну, все-таки? — твердо спросил оперуполномоченный.

— Одно скажу, не дело это, когда мужик женщину одну дома оставляет. Она бережет себя, бережет, а потом и оступилась…

— Анна Ерохина вела себя…

— Что Анна?! — перебила старуха. — А он о чем думал?! Сам и виноват. Захотелось жену красивую да молодую, так заботься, не бросай одну. А ему, видишь ли, и заработки подавай, и жену молодую… Руки-то каждый может распускать, а ты попробуй жену так воспитать, чтобы она себя в строгости держала.