Кэролайн Грэм - Пока смерть не разлучит нас

Она закрыла альбом, надела на пузатую ручку колпачок и громко высморкалась. Слезами горю не поможешь, и упрекать себя ей не за что. Ссоры на то и существуют, чтобы разобраться, в чем дело, и все исправить. Ее задача — найти путь к примирению.

— Мне стоило больших усилий добраться до вас, — произнесла миссис Молфри и кокетливо тряхнула доходившей ей до плеч гривой льняных кудряшек. От энергичного движения шляпка чуть не свалилась с ее головы. — Надеюсь, меня не ввели в заблуждение насчет вашего звания и статуса.

Старший инспектор Барнаби изо всех сил старался удержать на лице маску вежливого интереса, которую всегда надевал во время нежданных визитов представителей гражданского общества. На сей раз, однако, ему понадобилась вся сила воли, чтобы не пялиться на собеседницу.

Напротив него сидела не просто пожилая, а очень-очень старая леди. Ее иссохшее тельце тонуло в девичьем платье с пышными рукавами. По всей вероятности, оно было сшито из жесткого вощеного ситца, которым обтягивают диваны и стулья, с узором из пышных, похожих на капустные кочны роз. Еще на ней были белые кружевные перчатки и довольно грязные туфли цвета слоновой кости, в дырочку и с эластичными вставками по бокам. Лицо покрывал такой толстый слой белил и румян, что при малейшей попытке выразить сильную эмоцию пылинки грима повисали в воздухе, словно надушенная перхоть. Веки были ослепительно-синего цвета, того самого, что когда-то называли «электри́к». Барнаби подумал, что если бы Мери Пикфорд была еще жива, то именно так и выглядела бы.

— В вашей приемной мне пытались подсунуть какого-то констебля, к тому же еще и не в форме. — Миссис Молфри опустила ресницы, очень острые, закрученные вверх и как будто покрытые сажей. — Но я настояла, что буду разговаривать только с лицом самого высокого ранга.

Как раз во время ее энергичного общения с констеблем в приемную заглянул сержант Трой. Оценив всю прелесть ситуации, Трой быстренько препроводил старушку в лифт и выпустил на четвертом этаже, у самых дверей в кабинет Барнаби. Старшему инспектору еще предстояло решить, чем при этом руководствовался его верный помощник — спортивным интересом или желанием поразвлечься за чужой счет.

— В чем, собственно говоря, затруднение, миссис Молфри? — осведомился Барнаби и тут же понял, что бессознательно заговорил высокопарным и даже чуть высокомерным тоном. — Чем я могу вам помочь?

— Это не вы мне, это я вам хочу помочь, — отрезала миссис Молфри, стягивая перчатку. — Со мной по соседству исчез человек. Я подумала, вы этим заинтересуетесь.

— Его имя, фамилия?

— Это не он, а она. Как раз он-то на месте. И это, согласитесь, заслуживает пристального внимания.

Барнаби, предполагавший, что сообщение миссис Молфри будет таким же фантастически несуразным, как и ее внешний вид, приятно удивился своему заблуждению. Несмотря на многословие и вычурность речи, смысл того, что она сказала, был абсолютно ясен.

— Симона Холлингсворт, — изрекла миссис Молфри. Она какое-то время помолчала, с неодобрением глядя на плакат, объясняющий, как уберечься от кражи со взломом. Еще несколько частичек лицевой штукатурки оказались в подвешенном состоянии. — Вы разве не будете вести запись?

— Покамест нет. Продолжайте, прошу вас.

— Она пропала во вторник. Как говорится, растворилась в воздухе, хотя, сказать по правде, я никогда не понимала, почему так говорят. Ведь если речь идет о том, что она сделалась невидимой, то воздух должен быть не прозрачным, а густым, как деревенский гороховый суп.

— Не могли бы вы…

— Попрошу меня не прерывать. Когда закончу, подам вам знак. Махну платком. Или вскрикну.

Барнаби прикрыл глаза.

— Я заподозрила неладное в первый же вечер. Я точно запомнила, когда это произошло, и сейчас объясню почему. В тот день закат, который всегда так бодрит, меня абсолютно разочаровал: он был ужасно вульгарного розового оттенка. Как консервированный лосось. Кабби подкармливал мои луковичные — они, кстати, у меня великолепные, — а я потихоньку воевала с сорняками и ждала, когда выглянет Симона. В это время она всегда выходила звать домой кота, и мы обменивались новостями. Она сообщала мне последние деревенские сплетни, а я рассказывала ей, как чувствуют себя мои цветочки, жаловалась на крылатых и ползучих вредителей, как принято у садоводов, и возмущалась погодой.

Барнаби согласно кивнул. Он тоже был садоводом-любителем и тоже временами поносил погоду, да еще в таких выражениях, что его жена немедля захлопывала французские окна с такой силой, что дребезжали стекла.

— Но вместо нее появился не кто иной, как Алан, то есть мистер Холлингсворт. Он вышел из дома и стал кликать Нельсона, бренча железной баночкой с сухим кормом. И все это с таким видом, будто он и вправду любит бедное животное! — Миссис Молфри всем телом подалась вперед: — Но и это еще не все! — Последние слова она произнесла с придыханием, с явным намеком на драматическое развитие событий.

Барнаби был знаком подобный тон. Обычно он указывал на то, что, весьма вероятно, человек вполне искренне тревожится за благополучие ближнего своего, но в то же время в глубине души не верит, что тот находится в опасности.

— Я обнаружила еще три обстоятельства, имеющие отношение ко всей этой таинственной истории. В день исчезновения миссис Холлингсворт к ней на чай была приглашена наша, так сказать, местная знаменитость, художница Сара Лоусон. А полчаса спустя к дому Холлингсвортов подкатила на скутере Бекки Латимер, как ей было назначено, со всем набором парикмахерских принадлежностей, и тоже никого не застала. Оказалось, что Симона в двенадцать тридцать села на автобус, не предупредив ни ту, ни другую! Подобное поведение ей абсолютно не свойственно! — заключила миссис Молфри. Выдавая сию важную информацию, она для большей убедительности загнула один за другим два костлявых, с лакированными лиловыми ногтями пальца.

Ее рассказ о странных и не поддающихся объяснению обстоятельствах по стилю был на первый взгляд выдержан в духе дешевых криминальных сюжетов а-ля «Гран-Гиньоль» [12] «Гран-Гиньоль» — существовавший в Париже с 1897 по 1963 г. театр ужасов, один из первопроходцев жанра «хоррор». В его репертуаре преобладали натуралистичные постановки бульварною толка. — Перев. . Развитие истории тоже, видимо, будет вполне предсказуемым. Барнаби старался скрыть свое нетерпение.

— Это не поддается никакому объяснению, — сказала она и, сделав драматическую паузу, взглянула на него с трогательной уверенностью в том, что сейчас убедит окончательно.

И у него не хватило духу ее прервать.

— Погодите, и я приведу вам еще один, самый что ни на есть главный довод в пользу того, что здесь дело нечисто! — Она снова подалась вперед. В своем возбуждении старая дама не обращала внимания на то, что безнадежно смяла лежавшую на коленях сумочку из соломки. — Викарий, обеспокоенный отсутствием Симоны на репетиции похорон, где она вместе с другими звонарями должна была исполнять любимую песню покойного, поинтересовался у Алана о причине ее отсутствия. И тот сказал, что жена отправилась навестить свою матушку. Каково, а?!