Кэролайн Грэм - Пока смерть не разлучит нас

— Как странно!

— Ну, я бы так не сказала. По-моему, в данных обстоятельствах арфа очень подходит [11] Считается, что именно на арфах играют ангелы на Небесах. — Ред. .

— Я хотел сказать…

Но Элфрида уже не слушала. Она направлялась к своему любимому гобеленовому креслу, и Кабби последовал за ней с ее питьем и напитком для себя самого. Тонизирующим дневным отваром из цветков черной бузины, приправленным свежевыжатым лимонным соком и клеверным медом.

— Итак, — произнесла Элфрида, после того как пристроила свои иссохшие, трясущиеся конечности в глубинах кресла среди вышитых единорогов, драконов и роз с золотыми шипами, — Алан Холлингсворт врал. Причем намеренно. Хм-м…

Кабби вложил стакан в руку Элфриды, осторожно прижав ее пальцы к стеклу, а сам устроился в китайском плетеном кресле. Он знал, что последует за этой фразой, как и то, что любая попытка этому воспрепятствовать обречена на неудачу.

— Теперь понятно, почему она предпочла добираться долгим, кружным путем на автобусе и не взяла с собой никаких вещей. Даже если женщина намерена нанести короткий визит, она никогда не тронется в путь без саквояжа с косметикой и всякими гигиеническими принадлежностями. Так что сомнений нет, никакого визита не планировалось. Она отправилась в Каустон либо за покупками, либо для того, чтобы с кем-нибудь увидеться. Вопрос, где она теперь? — Элфрида сделала паузу, перевела дух и глотнула своего питья. — Все это очень подозрительно.

— Совсем не обязательно придавать этому какой-то зловещий смысл, дорогая. — Кабби умолк, раздумывая, как повести себя в дальнейшем.

По правде говоря, он не был особенно удивлен. С тех самых пор, как пять лет назад он убедил Элфриду купить телевизор, она сделалась страстной поклонницей всех программ, как документальных, так и художественных, которые имели хотя бы отдаленное отношение к криминалу. Самым заветным ее желанием было оказать полиции помощь в расследовании, и если до сих пор это не удавалось, то отнюдь не от недостатка усердия с ее стороны. Последний раз Кабби потребовалось немало трудов, чтобы ее не притянули к суду за нападение.

Это произошло после того, как в передаче «Криминальный час» показали фоторобот предполагаемого преступника. Она убедила себя, что человек, ворвавшийся с обрезом в банк, не кто иной, как волонтер, разносивший жителям деревни рождественские открытки. С великим трудом ее удалось отговорить пойти в полицию, и то лишь при условии, что Кабби будет неотлучно находиться в доме в то время, когда почтальон обычно посещает деревню.

Однажды Кабби чуть-чуть запоздал. Элфрида, стуча зубами от страха, вооружилась рукояткой от швабры, и когда почтальон вознамерился просунуть в щель для корреспонденции нечто утешающее и поздравительное, ткнула его палкой в живот. Выскочив из вагончика, Кабби наткнулся на беднягу, который, согнувшись пополам от боли и спотыкаясь, бежал через сад.

— Японская айва уже почти созрела, — твердо проговорил Кабби. — Хочешь, я сварю желе с лимоном?

Как он и предполагал, попытка не удалась. Проявлять строгость с Элфридой бесполезно, все одно что говорить с человеком на незнакомом тому языке. Она осознавала, что ваш голос звучит громче обычного (и то, если слуховой аппарат включен), что вы стоите перед ней с видом решительным и непреклонным. Чего она не понимала, так это по какому поводу весь гвалт.

— И вообще, при чем тут желе? Сейчас на повестке дня другое. Что нам следует предпринять в связи с исчезновением Симоны?

— Не понимаю, зачем нам лезть в это дело?

— Чепуха! Где твой здравый смысл, Доулиш?

— А что предлагаешь ты? — спросил Кабби, заранее зная ее ответ и страшась его.

— Все проще пареной репы.

— Этого я и боялся, — откликнулся Кабби и поставил чашку на стол. — Так и быть, сейчас сяду на велик и съезжу в Ферн-Бассетт…

— К черту Ферн-Бассетт! — пылко воскликнула Элфрида. — В Ферн-Бассетте мелкие сошки, а мы имеем дело с серьезным преступлением. Помяни мое слово, этот человек расправился со своей женой. И когда тебе скармливают такую наглую ложь, мало толку в том, чтобы ходить вокруг да около вместе с пешками. Нам нужны не местные парни в синих мундирах. Мы должны добраться до кое-кого повыше.

— Послушай, Элфи…

— Рысью к телефону, Доулиш, и заказывай нам экипаж!

При звуках подъехавшего такси сердце Бренды Брокли заколотилось с удвоенной силой. Игнорируя неодобрительные взгляды родителей, она метнулась к окну, чтобы увидеть, что происходит, и тут же кинулась к себе наверх, таким образом избежав нотаций и споров по поводу своего странного поведения.

Она заперла дверь и направилась прямо к эркеру, где стоял прелестный письменный столик-бюро с подъемной выпуклой крышкой из планок, скользящей по изогнутым пазам вверх и вниз. Стульчик, на который присела Бренда, был столь же прелестен. С узкой прямой спинкой — два вертикальных бруска, а между ними инкрустированная перламутром перекладина из папье-маше. На сиденье лежала янтарного цвета атласная подушечка, расшитая серебряными лилиями и привязанная к стулу узкими лентами из бархата. Прямо перед Брендой на подоконнике стояла ваза с темно-красными гвоздиками.

Два предмета мебели в эркере разительно контрастировали с остальной обстановкой. Бренда не то чтобы находила прочую мебель безвкусной или скучной (хотя таковой та и была на самом деле), просто полагала, что она абсолютно непригодна для исполнения самой ничтожной роли в той сцене, где ее Великая Иллюзия может быть воплощена наиболее полно.

Из обклеенной ракушками шкатулки она извлекла малюсенький золотой ключик, отперла бюро, откатила вверх крышку и пододвинула к себе лежавший внутри солидного размера альбом, переплетенный в шагреневую кожу, с надписью: «Дневник». Листы в нем были нелинованные, нежного кремового цвета. На обороте передней крышки красовалась прикрепленная клейкой лентой фотография. Алан Холлингсворт. Бренда заполучила ее прошлой весной.

Однажды воскресным днем, когда Редж и Айрис отъехали в ближайший садоводческий центр пополнить запас гербицидов, Бренда, хлебнув для храбрости сладкого шерри, подошла к разделявшей два участка дощатой изгороди и заговорила с четой Холлингсворт. Объяснила, что у нее остался всего один кадр, а Шона больше сниматься не желает, так нельзя ли ей сфотографировать их обоих? Они согласились, хотя были несколько удивлены.

Бренда долго искала нужный ракурс и в конце концов получила то, чего добивалась: в кадре оказались голова и плечи Алана и никакой Симоны.

Ей мечталось поместить его фото в рамку. Красивую, серебряную, какие она видела в антикварных магазинах, с растительным орнаментом из листьев аканта и лилий. Но она опасалась, что однажды забудет убрать фотографию в бюро и запереть и так случится, что, пока она моется или ест, либо отец, либо мать как бы невзначай заглянут к ней.