Кэролайн Грэм - Пока смерть не разлучит нас

— Похоже, ты уже успел избавиться от своего «ниссана», а, Гевин?

«Все-то ты знаешь, ехидный старый пройдоха». И Трой велел себе впредь быть осторожнее. Того и гляди от босса, вконец измученного жарой, огребешь так, что мало не покажется. Он и сам недалеко ушел от этого, как его там… Джона Сильвера.

Тучи крошечных мотыльков клочками палевого шелка кружили над купами желтофиоли и маттиолы, к вечеру набирающей аромат. Стоя в тени лавра, видимо давшего имя коттеджу, Барнаби любовался ими.

Трой постучал в переднюю дверь. Никто ему не ответил.

— Она должна быть дома, если эта собранная из конструктора штуковина тут стоит.

— Не обязательно.

Барнаби направился к ближайшему окну с выкрашенными в белый цвет частыми свинцовыми переплетами и заглянул внутрь.

На софе, застеленной чем-то вроде яркого, пестрого покрывала, лежала женщина. Длинные волосы разметались светлым веером по подушкам, на которых покоилась ее голова. Одна ее рука бессильно свисала с дивана, другая лежала на груди. Барнаби невольно вспомнились иллюстрации Берн-Джонса. И еще картина Милле, изображающая Офелию в ее водяной могиле [46] Речь идет об Эдварде Бёрн-Джонсе (1833–1898), английском живописце и иллюстраторе, близком к прерафаэлитам, мастере исторической живописи. Одним из основателей Братства прерафаэлитов был другой английский живописец, Джон Эверетт Милле (1829–1896). Полотно «Офелия» («Смерть Офелии», 1851–1852) — самая известная его работа. На ней изображена муза прерафаэлитов, возлюбленная Данте Габриэля Россетти, Элизабет Сиддал. — Ред. .

Барнаби встревожился. Она непременно должна была слышать стук Троя, если только не перебрала наркотиков или алкоголя. Старший инспектор постучал сам, на этот раз — в окно, и тоже без видимого результата. Он уже подумывал, не взломать ли дверь, и тут она села. Затем медленно, едва передвигая ноги, направилась к окну.

Ее больной вид — вот что поразило Барнаби в первую очередь. Во вторую — то, что, невзирая на это, она казалась чрезвычайно привлекательной. Сара словно бы нехотя, через силу приоткрыла окно, и он услышал музыку. Это была ария «Мое сердце открывается звуку твоего голоса» из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила». Пели на французском. Джесси Норман? — гадал он. Или Мэрилин Хорн?

— Чего вы хотите? — спросила Сара. Дыхание у нее было нервное, голос хриплый.

Барнаби, стоя на жаре, поежился.

— Мисс Лоусон?

— Да.

— Мы из полиции. Нам бы хотелось поговорить о ваших соседях, мистере и миссис Холлингсворт.

— Почему со мной? Я их едва знала.

— Мы не выбирали именно вас, мисс Лоусон, — объяснил Трой, который тоже подошел к окну. — Мы опрашиваем всех жителей деревни подряд. Собираем информацию.

— Понятно.

— Полагаю, наши люди уже наведывались к вам пару раз, — сказал Барнаби.

— В самом деле? Вероятно, я была в постели. Болею, знаете ли. — Она замолчала и неопределенно махнула рукой в сторону передней двери.

Полицейские, справедливо приняв это за приглашение войти, направились ко входу в дом.

Оказавшись внутри, оба предъявили служебные удостоверения и стали осматриваться. Они вступили в комнату, полную солнца. Лучи его золотили пушистые скопления пыли и высвечивали затянутые паутиной углы. Это было средоточие ярких красок, способное очаровать своей непритязательной запущенностью.

Кроме софы здесь имелась пара продавленных кресел, скрывающихся под яркими ткаными накидками-дхурри индийской работы, полосатыми или орнаментированными еще затейливее. На стенах — картины, в большинстве своем — абстрактные. За исключением одной акварели: белый песок, уснувшее, почти бесцветное море и небо, словно туго натянутый кусок янтарного шелка.

А еще повсюду книги — стопками на полу, кое-как засунутые на полки, наваленные на предметы мебели. Не новые. В большинстве — труды по искусству, путевые заметки и сборники эссе. Старший инспектор узнал также потертые черные корешки классики, выпускаемой популярным издательством «Пингвин».

И бархатцы, вспышка оранжевого цвета, в винтажной керамической банке, белой с черной надписью в венке из листьев: «Мармелад Данди».

— Можно…

— Да, конечно. Извините, пожалуйста.

Она выключила музыку.

Трой сел на стул со спинкой-лесенкой, разрисованный птицами и цветами. Барнаби отодвинул в сторону увесистый альбом с репродукциями полотен Гойи издательства «Тэмз и Хадсон» и деликатно разместил свой немалый вес на краешке софы.

Сара Лоусон осталась стоять. У нее был вид человека, готового вот-вот сорваться с места и убежать, в то время как незваные гости чувствовали себя вполне вольготно.

— Как я понял, — начал старший инспектор, — вы собирались нанести визит миссис Холлингсворт в день ее исчезновения?

— Совершенно верно.

— Может, скажете зачем? — задал он следующий вопрос, когда повисшее молчание затянулось на целую минуту.

— У нее было кое-что для моего лотка винтажных вещиц, которые я собиралась выставить на продажу во время церковного праздника. Я пришла их забрать… Постучала, никто не ответил. Я обошла дом и нашла коробку с ними в патио.

— Но вас к тому же пригласили на чай, я полагаю?

— Да.

— Это бывало часто?

— Совсем нет. Прежде — никогда.

Трой сделал краткую запись и стал исподволь осматриваться. Как всегда, когда его окружали свидетельства творческого или интеллектуального бытия, он усматривал в них укор собственному образу жизни. Вот и теперь он принялся, так сказать, восстанавливать баланс.

Все эти заумные книженции, унылая музыка для снобов… Взгляд его упал на мраморную подставку и ком глины на ней. В ее-то возрасте глупо возиться с липкой дрянью… Прямо как дитя, которое забавляется с пластилином. Лучше бы грязь из дома вымела. Или погладила свою одежду. С чувством превосходства он отметил, что дощатый пол под вытертыми, но все еще красивыми ковриками грязен. Как женщина, заключил сержант, она абсолютный атавизм, но чтобы это уразуметь, надо обладать его, Троя, компетенцией.

Удовлетворенный этим удачным заключением, Трой снова сосредоточился на разговоре. Его босс спрашивал мисс Лоусон, когда она видела миссис Холлингсворт в последний раз.

— Знаете, я не помню точно.

Барнаби, сама любезность и понимание, услужливо подсказал:

— Может, когда она приглашала вас на чай?

— Ах да. — Было видно, что она благодарна за подсказку. — Правда, я не помню, какого числа это было.

— Известие о похищении, вероятно, повергло вас в шок?

— Не только меня. Всех нас. До сих пор не могу прийти в себя. Понимаете, это не то, что обычно случается с твоими знакомыми.

Сколько раз старший инспектор слышал эту или похожие фразы. Ежедневно тысячи несчастных становятся жертвами грабежа, избиения, изнасилования, убийства, и тем не менее люди сохраняют наивное убеждение, будто им самим, их любимым и близким Господь гарантирует полную неприкосновенность.