Шарлотта Брандиш - Драма в Гриффин-холле, или Отравленный уикенд [litres самиздат]

Не зная ещё, что она скажет мужу, Грейс сделала несколько глубоких вдохов, и тут на прогалину вышел Матиас Крэббс.

– А где же Майкл? – глупо удивилась она.

– А где Полли, тебя разве не интересует? – ехидно ответил старик, но, заметив, что её глаза наполняются слезами, заговорил мягче: – С малышкой всё в порядке, не тревожься, милая. Миссис Уоттс присматривает за ней.

Он опустился на одну из львиных лап, и Грейс не оставалось ничего другого, как усесться напротив него. Она недоверчиво, с подозрением смотрела на деда, не понимая, чего он от неё хочет и зачем явился к ней.

Матиас достал из кармана макинтоша носовой платок и протянул ей. Она помедлила, но после взяла его и сложила вчетверо, не зная, зачем он ей. Мгновенно выступившие слёзы быстро исчезли, и теперь Грейс хотела только одного – вернуться к малышке Полли и прижать к себе её маленькое горячее тельце, вдохнуть её запах, а после покинуть Гриффин-холл и больше никогда не видеть ни Майкла, ни старика Крэббса, ни эту чёртову куклу Вивиан. Забыть об Айрис Белфорт, забыть обо всех тех женщинах, присутствие которых в жизни Майкла она так упорно не хотела замечать.

Решившись, она испытала колоссальное облегчение. Грейс села прямее, взгляд её стал твёрже. Собственная утренняя вспышка показалась ей такой нелепой, что исчез даже стыд от содеянного.

Матиас Крэббс внимательно наблюдал за ней, и на лице его читалось удовлетворение.

– Вот так-то! – хмыкнул он довольно. – Узнаю мою Грейс. Мы, Крэббсы, не даём себя в обиду, верно?

Наклонившись, он одобрительно похлопал её по руке. «Как пса, который выполнил сложный трюк», – подумала Грейс отстранённо.

– Позволь дать тебе совет, милая, – Матиас перестал улыбаться и серьёзно посмотрел на неё. – Ты очень молода. В твоём возрасте сердце ещё не умеет справляться с обидами, и часто такое неразумное поведение способно испортить жизнь и себе, и другим. Порой, чтобы сохранить то, что у тебя есть, необходимо быть мудрой. Умение обратить свой взор в другую сторону сохранило множество браков. Мужья возвращаются к терпеливым и мудрым женщинам, милая, а не к сварливым и плачущим. Терпение – главная добродетель жены и матери, уж поверь мне, человеку, который прожил долгую жизнь.

…В какой-то момент звук голоса Матиаса Крэббса перестал достигать сознания Грейс. Странная и дурная апатия вновь завладела ею, она смотрела, как двигаются полнокровные губы деда, отмечала про себя журчание ручья, крики соек над головой, но смысл речей старика ускользал, оставаясь неясным.

Наконец она поняла, что больше не выдержит. Эта прогалина, деревья, окружавшие укромный уголок сада, каменная скамья, лежавшая навзничь, будто её щелчком опрокинул проказливый великан, – всё это стало на целый день её спасительным убежищем, но теперь вызывало лишь желание вырваться на свободу.

В поисках избавления она взглянула на дорогу, и – нет, ей не кажется, она в самом деле видит её! – в лёгком облачке пыли в Гриффин-холл возвращалась машина.

– Я… пойду, дедушка Матиас. Мне пора, – громче, чем следовало, сказала Грейс, вскакивая на ноги и не зная, куда деть платок.

Зажав его в руке, она устремилась по направлению к дому, выбрав короткий путь и не замечая, как заросли ежевики расцарапывают кожу и рвут чулки. Решимость Грейс уехать вместе с малышкой Полли этим же вечером поколебалась. В эту минуту, пересекая ухоженную часть сада с клумбами и альпийскими горками, шагая по пружинящему под ногами газону, она отчаянно надеялась, что Майкл радостно поприветствует её, что в сиянии его глаз она увидит то наслаждение, что когда-то дарили им обоим их встречи.

Грейс почти бежала, по-прежнему сжимая в правой руке платок Крэббса. Она уже видела, как трое молодых людей выходят из машины, которую шофер Эштона подогнал к самому дому. Рядом с крыльцом, расставив ноги и сцепив руки за спиной, стоял полицейский, которому что-то снисходительно объяснял Симмонс, но все её внимание было сфокусировано только на Майкле – на его высокой, атлетичной фигуре, русых волосах, по-мальчишески разделённых на прямой пробор, обаятельной улыбке.

Она была уже близко, но никто из приехавших ещё не заметил её. Они, явно довольные визитом к Эштону, смеялись, весело переговаривались и подтрунивали друг над другом. Грейс видела их всех так чётко, что смогла бы закрыть глаза и описать каждую мелочь, каждый жест. Оливия, против обыкновения такая оживлённая и разрумянившаяся, что напоминала себя десятилетнюю, что-то кричала Симмонсу, наверное, спрашивала о том, где Филипп. Близнецы никогда не могли провести друг без друга больше нескольких часов.

Вивиан, совершенно неотразимая в своём теннисном костюме, была похожа на кошку, весь день пролежавшую на подоконнике, залитом солнечными лучами. Разморённая парой коктейлей, комплиментами и победой в двух партиях из пяти, девушку переполняла радость жизни. Повинуясь капризу, она вдруг импульсивно привлекла к себе Оливию, а затем и Майкла.

Нетерпение, что гнало Грейс через весь сад навстречу мужу, вдруг превратилось в жернова на ногах, в каменную плиту, придавившую её тело к земле. Застыв на месте, она наблюдала, как Майкл, весь просияв в ответ, отвечает на объятия Вивиан. Они были почти одного роста, и его крупная загорелая рука так уверенно легла на плечо кузины, и оба они выглядели такими ослепительно красивыми. Угасающее солнце очертило их силуэты, будто на засвеченной фотографии или афише кинофильма.

Оливия первой заметила Грейс. Лицо её сочувственно сморщилось, и видеть эту унизительную жалость было так же невыносимо, как и прикосновения Майкла к другой женщине.

– Ты мне клялся, что этого не повторится, – произнесла она негромко, подходя к нему вплотную, и вдруг закричала, чувствуя, как искажается её лицо, но не находя в себе сил остановиться: – Ты мне клялся! Клялся жизнью Полли!

Звук пощёчины был похож на громкий хлопок, от которого все вздрогнули. Тяжело дыша, Грейс вновь занесла руку для удара, и Майкл не отклонился, только сделал шаг вперёд, непроизвольно закрыв собой Вивиан. Рука Грейс безвольно повисла вдоль тела, силы покинули её.

Переступив через упавший клетчатый платок, который вручил ей Матиас Крэббс у ручья, она ровным шагом направилась в дом. Все, включая Оливию, потрясённо смотрели Грейс в спину, даже старший констебль Лэмб, только Симмонс, исходя из собственного кодекса приличий, отвернулся в противоположную сторону и придал лицу совершенно невозмутимое выражение.

– Боже мой, и всё это при полицейских! Что они о нас подумают! Грейс совсем разум потеряла, – тётушка Розмари с убитым видом комментировала произошедшее, обмахиваясь веером, который достала из бездонной гобеленовой сумки.