Шарлотта Брандиш - Драма в Гриффин-холле, или Отравленный уикенд [litres самиздат]

Быстрый ручей тоже ждут перемены. Его успокаивающее журчание смолкнет, поверхность покроется прозрачным хрустким льдом. Листья деревьев пожухнут и опадут, и их искривлённые нагие ветви будут в поисках света тянуться к низкому зимнему небу, как иссохшие руки нищего к милостыне.

Колючие злые ветры сменят дуновения солёного бриза, долетающие с побережья. Они будут завывать в дымовых трубах, бесцеремонно хватать путников за одежду, стремясь лишить спасительного тепла. Холод заключит землю в оковы, и всё вокруг надолго превратится в безжизненную пустыню.

Грейс по-прежнему сидела на поваленной скамье, у ручья, не в силах заставить себя встать и вернуться в дом. Она вяло, с сонливой медлительностью, бросала в воду камешки, а мысли её с безысходностью приговорённого вращались по кругу.

Со своего места она отлично видела дорогу, ведущую от Гриффин-холла к Эштон-хаус. Грейс не хотела признаваться даже самой себе, что отчаянно ждёт, когда на ней появится пальмерстон Джереми Эштона, но взгляд её постоянно возвращался в подъездной аллее. В воду упал коричневый буковый лист, и она загадала, что если он беспрепятственно достигнет водоворота, то Майкл вернётся в ближайшие полчаса. Листок медленно покрутился на месте, затем двинулся вниз по течению, и, когда до воронки оставалось каких-то два дюйма, напоролся на единственный выступающий камень и повис на нём жалким лоскутком.

Она зажмурилась, сама не понимая, почему так расстроилась из-за глупого гадания. Грейс знала, что её утренняя вспышка показалась Майклу отвратительной, и сама себе тоже была противна. Однако вернись он сейчас в Гриффин-холл, найди её, и она смогла бы всё объяснить, всё поправить. Они бы уехали отсюда этим же вечером, бросив поиски алмаза и договорившись начать всё заново ради Полли и ради них самих.

Слабость и апатия уступили место чрезвычайному возбуждению: она вышагивала вдоль ручья, приложив руку ко лбу козырьком и вглядываясь вдаль, чтобы не пропустить клубы пыли, свидетельствующие о возвращении Майкла. Грейс так страстно этого желала, что зрение принялось обманывать её. Не раз ей казалось, что она видит одинокого путника, торопливо шагающего к Гриффин-холлу. Однако проходило время, глаза её принимались слезиться и фигура растворялась без следа, оказываясь фантомом, порождением искусной игры света и тени.

Изнурив себя, Грейс снова уселась на скамью, сломленная напрасной надеждой. Нет, он не придёт. Майкл давно не любит её, всего лишь терпит – с добродушным, а порой и насмешливым, снисхождением. Он сейчас любуется прекрасной Вивиан – гибкой, грациозной, – и думать не думает о ней и её боли.

Время шло, солнце теперь светило с мягкой предвечерней усталостью. Устав сидеть на гранитной львиной лапе, Грейс опустилась на траву, а после легла навзничь, погрузив одну руку в прохладную воду ручья. Перед глазами у неё теперь были только трепещущие листья платанов и небесный купол. Земля была тёплой, надёжной, ей даже показалось, что она различает мерное дыхание, будто лежит на груди дружественного ей исполина.

Наступило время чая. В Гриффин-холле его всегда подавали в гостиную, но воздать должное отличному тминному кексу миссис Гилмор спустилась только тётушка Розмари. Матиас Крэббс распорядился принести ему в комнату (по отдельности): кипяток, чайные листья, молоко и хлеб с маслом, Себастьян неважно себя чувствовал, а Филипп Адамсон ушёл в деревню и, по-видимому, собирался выпить чаю в местной закусочной. Дожидаться его не стали. Вивиан, Оливия и Майкл до сих пор не приехали, и по всему выходило, что вернутся они не раньше ужина.

Дом был тих, и мягкое вечернее сияние затопило гостиную целиком. Солнечные отсветы плескались на стенах, на высоком потолке, омывая дубовые панели словно борта фрегата, как если бы вся комната оказалась погружена в прозрачную золотистую воду, и сквозь открытое окно доносился солоноватый и терпкий запах морских водорослей.

Розмари Сатклифф, умиротворённая тремя чашками чая и внушительным куском рассыпчатого тминного кекса, откинулась на подушки и погрузилась в привычные мечты. Наслаждаясь покоем, какого она не знала в своём душном маленьком коттедже, где вечно слышался лай соседского пса, а в подвале безнаказанно сновали мыши, тётушка Розмари размышляла: «Как это было бы прекрасно, в самом деле, вновь вернуться в Гриффин-холл. Вернуться окончательно, насовсем. Просыпаться рано утром и в ясную погоду сразу выходить в сад, – о, она бы навела в нём порядок! – чувствовать себя дома, а не в гостях. Наконец-то дома…»

Изжога, вечная спутница горьких мыслей, заставила пожилую леди поморщиться и выпрямить спину. Теперь, когда у неё есть алмаз, она, конечно, может себе позволить переехать в более подобающий её происхождению дом. Но это же всё равно не заменит Гриффин-холл! Как же всё-таки несправедливо, что он достался Матиасу, а не ей.

Она издала долгий вздох и, перебравшись в кресло брата, стоявшее у камина, решила немного вздремнуть. Уже через минуту её веки смежились, голова с нелепым шиньоном скатилась к плечу. С деликатным посвистыванием тётушка Розмари погрузилась в безмятежный сон.

Малышка Полли тоже спала, зажав в ладошке золотые часы Матиаса Крэббса. Устроенная миссис Уоттс со всем возможным комфортом в большой бельевой корзине, девочка выглядела, будто ангелочек с открытки. Экономка, помогавшая миссис Гилмор чистить сливы для острого чатни, поглядывала на малышку, и её сердце сжималось от умиления и жалости.

Откинувшись на стуле и так и не выпустив из пальцев карандаш, задремал после приёма болеутоляющего и Себастьян Крэббс. Испарина на его лбу постепенно исчезала, румянец возвращался на впалые щёки. На столе, прижатые бронзовым пресс-папье, шелестели густо исписанные мелким почерком страницы его будущей книги.

В отдавшемся покою доме не спали только слуги и хозяин, торопливо спустившийся в холл.

Матиас Крэббс недовольно нахмурился и, понижая голос, взволнованно сообщил в телефонную трубку:

– Говорят из Гриффин-холла. Будьте любезны пригласить инспектора Оливера. Добрый день, инспектор. Нет, ничего не произошло, но может произойти в самое ближайшее время, если вы не примете меры. Мой револьвер пропал, представляете?.. Замок взломан, и шкатулка пуста.

Грейс Хоггарт почти весь день провела у ручья. Она не испытывала ни голода, ни жажды – тело, ненужное теперь Майклу, не смело тревожить её своими желаниями.

День начинал угасать, тени удлиняться. Потеряв надежду, она больше не следила за дорогой, даже не смотрела в её сторону, поэтому, когда совсем рядом послышались шаги, Грейс будто очнулась от тягостного сна.

Осознав, что по-прежнему лежит на земле, женщина с трудом поднялась на ноги. Непослушными руками она поправила платье, провела по распущенным волосам, притронулась к прохладным щекам и наскоро умылась водой из ручья.