Мария Амор - Вкус Парижа

Елена затушила сигарету, встала, прошла мимо, возвратилась с подушкой и одеялом:

– Постели себе в кабинете, пожалуйста.

Я кое-как устроился на узкой, короткой и жёсткой кожаной кушетке, мысленно поклявшись, что не вернусь в спальню, пока она сама не взмолится. И не пошлёт Дерюжина подальше. Я, разумеется, не подозревал Елену в измене, да и Дерюжина ни на минуту не подозревал в попытке соблазнить мою жену. Но таскание по кабакам в обществе деклассированного аристократа – совершенно неподходящее занятие для замужней женщины, подозреваемой полицией в убийстве.

Я лежал, смотрел в потолок и тосковал. Что будет с нами? Кажется, Париж немилосерден к счастливому браку. Но сейчас не время расшатывать нашу лодку. Сначала пусть закончится расследование. Потом мы так или иначе решим все прочие наши проблемы.

В коридоре задребезжал телефонный аппарат.

– Вас вызывает OПE830, – сообщила телефонистка. – Соединяю.

Послышался нетерпеливый дискант Додиньи:

– Ну, убедились насчёт Мишони?

– Вероятно, вы правы. Думаю, вы набрели тут на крупную аферу.

В трубке послышалось что-то, похожее на всхлип:

– Простите, доктор, я… мне нужна минута, – он трубно высморкался. – Это заговор антикваров с целью фальсификации редчайших экспонатов национального достояния. Такого, возможно, ещё не случалось в истории Франции.

– Ага, – босой ногой я пытался подтянуть к себе стул, разговор грозил быть долгим. – Но убивать Люпона его соратники стали бы в одном-единственном случае – если бы он намеревался разоблачить их проказы. А он этого делать не собирался.

Додиньи обиженно засопел:

– Зато я был на грани того, чтобы разоблачить их всех!

Стул грохнулся мне прямо на пальцы. Я застонал от боли.

– В таком случае им было бы проще и выгоднее убить вас.

Он обрадовался:

– Уверяю, каждый из них готов это сделать.

– Их можно понять, вы добиваетесь этого с великим старанием. Но покамест убит Люпон, а не вы.

Я устал, у меня был длинный и неприятный день, жена предпочла мне общество моего друга, я выдворен из супружеской постели, мне осточертело стоять босым в коридоре, пальцы на правой ноге жгла острая боль, я был зол, и меня тянуло спать. На ком-то хотелось отыграться, а Додиньи был тем, на ком это было сделать легко.

Я спросил напрямик:

– Додиньи, какого чёрта вы наврали, что были на балетной премьере?

Он что-то пискнул, но тут же взвизгнул:

– С чего вы взяли? Я там был! То, что пока никто не вспомнил, что видел меня, ещё не доказывает…

– Верно, это ничего не доказывает. Но то, что вы даже не знали, что в тот вечер танцевала вовсе не Спесивцева, а Алиса Никитина, в два счёта доказывает, что вас на балете вообще не было.

Вместо того чтобы смутиться, он впал в бешенство:

– Ну что же, если хотите знать, я наврал про балет! Да, наврал! Потому что был уверен, что все сразу начнут обвинять меня! Всем очень удобно, если Люпона укокошил неудобный Додиньи! И вам тоже! Вам ведь главное, чтобы оставили в покое вашу жену, а Марселя Додиньи пусть вешают сколько угодно!

Этот гнев не заменял оправдания, но оправдаться ему было нечем.

– По-моему, я сделал всё, чтобы расследовать все прочие возможности, в том числе и ваши вздорные обвинения насчёт коллег Люпона.

– Не коллег, а сообщников.

– Допустим, они мошенники и жулики. Но не убийцы. Никто из них не убивал Пер-Лашеза.

– А кто же, по-вашему, это сделал? – с вызовом, необъяснимым обстоятельствами, спросил Додиньи.

Мне даже жалко стало безумца. Может, просто потому, что он был жалким типом. Я уклонился от прямого ответа:

– Полиция разберётся.

– Если бы полиция могла в этом разобраться, вам не пришлось бы самому выискивать доказательства невиновности вашей жены, не так ли? – спросил он ехидно.

Мне надоело спорить с силлогизмами преступника:

– Спокойной ночи, Додиньи. Я всё же хочу верить, что вы не намеревались с самого начала совершить то, что совершили.

– Нет! Нет! Подождите! Я могу доказать, что все они – жулики и убийцы! Я могу это сделать уже на завтрашнем предпоказе.

– Доказывайте, но уже без меня.

– Они не дадут мне. Они заткнут мне рот, – пожаловался он с неожиданной толикой реализма. – Они ни за что не позволят мне уличить их.

– А что это сейчас изменит?

– Для меня – всё!

Даже в этот момент он думал о своей навязчивой мании больше, чем о собственной судьбе.

Поразмышляв пару секунд, я предложил:

– А что если я помогу вам? Я позабочусь, чтобы вас выслушали. А за это вы честно сообщите Валюберу всё, касающееся убийства Люпона. Идёт?

– Я не убивал его.

– Прекрасно. Не убивали. Но вы всё-таки доходчиво объясните полиции, как ваша пуговица попала на мостовую у ресторана, где вы провели ту ночь и что искали на набережной поутру. Короче, всё, что знаете. И пусть полиция сама решает, что с этим делать.

– Вы хотите, чтобы я сам на себя донёс?

– Послушайте, улик против вас столько, что так или иначе вам придётся оправдываться. Если вам действительно важно изобличить шайку фальсификаторов, обещайте чистосердечно сотрудничать с полицией, и я добьюсь, чтобы вам завтра позволили выступить.

– Хорошо, – согласился он грустно. – Раз вы так настаиваете, я расскажу всю правду. Ждите меня в одиннадцать в отеле Друо, в зале предварительного осмотра лотов мебели рококо.

– Учтите, там будет и инспектор Валюбер.

– Отлично! Отлично! Приходите с полицией, обязательно с полицией. Мне нужна полиция! Пусть Валюбер убедится, что Мишони, Серро и Кремье – мошенники, которые не остановятся ни перед чем, даже перед убийством! Все увидят, что я прав и что стул Одри Люпон – такая же подделка, как и прочие находки Пер-Лашеза! Завтра конец всей этой шайке!

– Отлично, просто отлично! – шипел я, снова устраиваясь на узком и неудобном ложе, натягивая соскальзывающую простыню, безуспешно защищаясь подушкой от жёсткого изголовья и одновременно удерживая спадающее одеяло. – Завтра наступит конец всей этой дурацкой истории!

Наконец-то всё ясно. Моё расследование закончено. Завтра утром звоню Валюберу.

1 июня, среда

Я заснул лишь далеко за полночь и спал отвратительно. Проснулся измученный бессонной ночью и ссорой с Еленой. Оставалось надеяться, что утро начнётся лучше, чем кончился вчерашний день. Обычно по утрам из кухни густо пахло свежезаваренным кофе и моим любимым маковым пирогом. Но не сегодня. Я нашёл жену в гостиной, пристально уставившейся в книгу. Запахло не кофе и пирогом, а новым скандалом.

Я честно постарался спасти день. Присел у её ног на корточки:

– Воробей, давай объяснимся. Что происходит?

Срывающимся, вибрирующим голосом она вызывающе ответила:

– Ничего.