Мария Амор - Вкус Парижа

Я чуть не спросил: уж не Дерюжин ли снова будет её извозчиком? Нет, чушь какая-то. Он мой боевой товарищ, мой друг, а она моя жена. Спрашивать такое – ниже моего достоинства. Но отпускать её не хотелось, хотелось, чтобы она убедилась, что моё расследование не было напрасным, что я сумел-таки найти истинного виновника и оправдать её.

– А… А эти твои планы – их никак нельзя перенести? Воробей, сегодня всё разрешится, мне очень важно, чтобы ты была со мной. Я хочу, чтобы ты знала: всё, что я делаю, – это ради тебя, ради нас.

Конечно, она пошла со мной. Женщинам всегда не хватает любви. Это делает жизнь с ними и легче, и сложнее.

Улицу перед аукционным домом Друо запрудили автомобили. По длинным анфиладам многоэтажного здания слонялись сотни посетителей, рассматривая картины, фарфоровые сервизы, канделябры, статуи, парчовые ткани, ящики вина, музыкальные инструменты, одежду, старинные фолианты, украшения и прочие созданные на радость людям вещи.

В зале предварительного осмотра громоздились ломберные столики, инкрустированные редкими породами дерева, расписанные китайскими рисунками комоды, полированные секретеры и парчовые кушетки. Посреди зала стояло обитое голубым шёлком кресло с деревянными ручками. От публики его отделял золочёный шнур, висящий на низеньких столбиках.

Вдоль экспонатов уже бродили мои вчерашние знакомые – Серро, Годар и Кремье. Присутствующие оборачивались на Елену. На мою жену стоило посмотреть. Она была в своём любимом образе бабочки: едва прикрывающая колени юбка, высокие каблуки, блестящие глаза из-под низких полей вычурной шляпки, вишнёвые губы и чужое, холодное, отрешённое выражение лица, возникавшее у неё, когда она знала, что её разглядывают.

У огромного окна курила мадам Люпон. Вместо Антуана Бартеля рядом с ней стоял Камилл Мийо, на сей раз без монокля. Он склонял к вдове свои длинные каштановые кудри и что-то тихо шептал ей на ухо. У неё, как всегда, было хмурое выражение лица, но она слушала если не благосклонно, то терпеливо. Видимо, самым простым способом уподобиться Люпону оказалось занять место покойника рядом с его вдовой. Одри тоже можно было понять: Мийо подходил ей больше, чем лощёный светский обозреватель. Мадам Люпон и на этот раз выделялась среди всех прочих дам собранными в пучок волосами и отсутствием макияжа. Возможно, она не усвоила внешних признаков обычных парижских бабочек, потому что была лет на десять старше. Но нужно обладать недюжинной самоуверенностью и сильным характером, чтобы оставаться собой в этом мире искусственности. Впрочем, ей не требовался расхожий боевой девичий раскрас. Без него Одри выглядела простоватой и бледной, зато к ней хотелось подойти, её хотелось разглядеть. Рядом с ней прочая армия размалёванных женщин выглядела перестаравшимися. Мадам Люпон без всякого камуфляжа излучала больше силы, независимости и свободы, чем многие бабочки. Я слегка поклонился ей. Она сделала вид, что не заметила.

Но когда я увидел её с Мийо, не дававшее мне покоя, неизвестно откуда взявшееся, но упорное предположение, что она не убивала своего мужа, наконец-то подкрепилось фактом. Непричастность вдовы к убийству супруга доказывал её разрыв с Антуаном Бартелем. Журналист провёл с ней весь вечер убийства. Именно он подтвердил её алиби. Преступница не бросает человека, способного разоблачить её. Причём, судя по мелким шпилькам, которые Бартель вскоре принялся отпускать на её счёт в своей светской хронике, разрыв не был тактическим и уязвил самонадеянного хлыща. Нет, мадам Люпон не стреляла в своего мужа.

Значит, не арабский принц, не антиквары, не Марго и не вдова. Как бы я ни перетасовывал колоду, каждый раз козырной оказывалась карта Додиньи. После утреннего разговора с Валюбером у меня были все основания полагать, что Додиньи будет арестован немедленно после предпоказа. Эту отсрочку я выговорил для преступника в обмен на его обещание сотрудничать со следствием. И поскольку он опасался, что сторонники Пер-Лашеза не позволят ему обследовать стул из коллекции, я заранее попросил поддержки князя Куракина и Александра Попова. Оба согласились отстаивать право Додиньи на выступление. Оставалось ждать финала.

А пока мы с Еленой рассматривали помпезное лакированное бюро, украшенное бронзовыми статуэтками. Очень скоро вокруг засуетился, засверкал шевелюрой и зажестикулировал Кремье. Его тут же пузом оттеснил Серро и, касаясь толстыми короткими пальцами предплечья Елены, попытался произвести на неё впечатление, начав толковать о том, что сам знал назубок, а она слышала впервые:

– Мадам, перед вами пример копии, которая спустя два столетия сама превратилась в эталон и шедевр: это старинная копия знаменитого секретера Людовика XV, созданного в шестидесятых годах XVIII века великим краснодеревщиком Жаном Франсуа Эбеном. В оригинале эти скульптуры были выточены по рисункам самого Дюплесси.

Елену мало интересовала старинная мебель, но, как любой женщине, ей было лестно внимание признанного авторитета. Она слушала с видом прилежной ученицы.

Появился Мишони. Сегодня мастер припарадился в синий костюм в широкую белую полоску. Несмотря на бутоньерку и сдвинутое на макушку канотье, он по-прежнему выглядел принарядившимся крестьянином. Он столь энергично потряс мою руку, что я заволновался, смогу ли в будущем оперировать ею. На мою жену столяр поглядел с тем же удовольствием, с каким вчера любовался бутылью выдержанного кальвадоса. Елене, похоже, это нисколько не мешало.

Она кокетливо спросила:

– Месье Мишони, а вы могли бы сделать такой секретер?

Он горделиво фыркнул в усы. Серро ответил вместо него:

– Дидье может всё, но повторить такое – это многие годы труда. Эбен начал свою работу над оригинальным секретером в 1760 году, а через три года скончался, так и не успев завершить свой труд. Его шедевр уже в 1769 году закончил немецкий мастер Ризенер.

– Тут дело не в одной работе. Тут ещё и материалов на немереные деньги, – добавил Мишони, лаская лапищей скульптурные фигурки. – Красное дерево, сандал, серебро, позолота, перламутр, черепаховые пластины… Недаром Людовик за свой секретер миллион франков отвалил. Мадам, снимите перчатку, я покажу вам, на какой выступ нажать, чтобы открылось тайное отделение.

Цапнул по-хозяйски Еленину ладонь и потянул куда-то внутрь секретера. Видимо, тайное отделение открылось, потому что Елена восхищённо ахнула.

Годар тоже наглаживал завитки резьбы, словно бедро любимой:

– Подобные предметы их хозяева любили не меньше, чем собственных детей. Виктор Гюго, например, наотрез отказывался сменить свой письменный стол.

– Но этот секретер – только копия? – уточнила Елена.