Дмитрий Сергеев - Особняк на Почтамтской

Идти с этаким грузом на душе в детскую, улыбаться, смотреть в невинные младенческие лица у нее не достало сил.

После Елена Павловна, вновь и вновь возвращаясь к недавно пережитому, разобралась, что и как произошло. Иван Артемович, запершись в своем тайнике, подслушивал разговоры, какие в его отсутствие вели между собой конторщики и приказчики. Таков был способ надзора за подручными, установленный его батюшкой, выходцем из мужиков, человеком не очень-то щепетильным в вопросах чести, но сметливым и хитрым. Иван Артемович хотя и получил приличное воспитание, однако не погнушался воспользоваться испытанным методом тайного контроля. Вот почему он так держался за свою каморку и оберегал ее от посторонних. На сей раз известие, услышанное им, было столь важным и неожиданным, что потребовало его незамедлительного вмешательства. Видимо, он был сильно взбудоражен, в спешке сунул в замочную скважину не тот ключ, но исправлять ошибку не стал: рассудил, что за несколько минут, пока он будет в отлучке, никто не посмеет войти в запретную комнату. Он был почти прав. Ведь если бы внезапно начавшаяся пурга не ввергла Елену Павловну в панику, ей бы в голову не пришло сунуться в кабинет мужа. Но случилось то, что случилось: она раскрыла тайну, тщательно оберегаемую Иваном Артемовичем от домочадцев. Вот зачем архитектору понадобились бессмысленные контрфорсы — в одном из них проложен слуховой колодец!

О, если бы раскрытием одной этой тайны и ограничилось… Ее муж связан с контрабандистами, с людьми вне закона. Чудовищно!

Пришло время ужина: уже и часы пробили, и по звукам, какие доносились из коридора, она знала — вся семья в сборе за столом, ждут ее.

Раздались быстрые, легкие шаги — явилась Глаша, посланная Иваном Артемовичем.

— Передай: пусть ужинают без меня. У меня разболелась голова. Скажи, ничего серьезного, легкое недомогание.

Знала, что после известия, которое принесет Глаша, муж непременно заглянет к ней, справится о ее самочувствии. Но это лучше, нежели встреча в столовой. Здесь он не будет видеть ее лица, ее глаз. Она ведь не сможет притворяться, делать вид, будто ничего не случилось. Поспешно загасила лишние свечи, оставила одну в изголовье.

Стремительно, без обычного стука в дверь, вошел Иван Артемович. Голос встревоженный, участливый. Справился, что с нею. Все сейчас удивляло ее: и что он способен проявить участие, и что его встревожил такой пустяк, как головная боль у жены. Когда же он начал настаивать, чтобы немедленно послать за врачом, встревожилась она. Ничуть не хотелось ей лгать, притворяться больной. Насилу убедила мужа, что ни в чьей помощи она не нуждается, ей необходим только покой, к утру она оправится. Условились, что утром, если не полегчает, он, уже не согласовывая с ней, пошлет Глашу за Виктором Сергеевичем. Елена Павловна согласилась: к утру она надеялась хорошенько обдумать все и решить, как ей поступить.

После ужина, ближе к ночи, Иван Артемович вторично навестил ее. Бесшумно опустился на стул возле кровати. Комнату озаряло робкое пламя ночника, установленного в изголовье, чтобы можно было погасить, не поднимаясь с постели. Елена Павловна с невольным изумлением и неприязнью подметила маслянистый блеск в глазах супруга, которые сейчас казались совсем черными и большими.

— Дружок мой, Лена, что с тобой? — голос был нервным и вкрадчивым. По его интонации, а более того, по жаркому прикосновению мужниной руки, она поняла, что не одна лишь забота о ее состоянии привела его в спальню.

Она резко отстранилась от его ласкающей руки. По этому непроизвольному жесту он уловил ее нерасположение и тотчас переменился.

— Может быть, все-таки послать за Виктором Сергеевичем? Не пришлось бы поднимать его с постели посреди ночи.

Муж показывал ей, что не обижен, понимает ее состояние, смирился с тем, что ночь проведет в одиночестве, думает сейчас только о ней, взывает к ее благоразумию. Действительно, если необходим доктор, так лучше потревожить его сейчас, чем ночью.

— Не нужно. Со мной уже было. Высплюсь, и все пройдет.

— Не понимаю, отчего ты упорствуешь? — мягко возразил он.

— Ах, оставьте меня, ради бога! — прервала она разговор.

Было за полночь, а она все еще не сомкнула глаз. Иван Артемович небось уже седьмой сон смакует. Он имел обыкновение засыпать сразу, как ляжет, и спал непробудно до утра. Поднимался рано, это вошло в привычку смолоду: отец не позволял нежиться в постели.

— У лежебоки ни денег, ни ума не накапливается, — наставлял тот.

Спозаранку, одевшись по-домашнему, спускался вниз, где его уже ждали приказчики и конторские. За столом он появлялся всегда вовремя, прибранный, переодетый, пахнущий дорогим мылом и одеколоном.

Домашний уклад наверху был раз и навсегда установлен Еленой Павловной. Эту обязанность она возложила на себя с первых дней замужества. Иван Артемович подчинился без протеста, приноравливая свои дела к распорядку, введенному женой. Он охотно передал ей бразды правления домашним хозяйством, поощрял все вводимые новшества, по ее подсказке сменил неугодную прислугу. Ей мнилось, что поступает он так, признав превосходство ее вкуса и воспитания. Хотя Валежины по третьему поколению значились в купеческом сословии, но все повадки домочадцев были скорее мужицкими, нежели господскими. У них было даже заведено обедать не в столовой, а на кухне за общим столом с челядью. В столовой накрывали только для гостей. В доме царила патриархальная старина, не стесняемая жестким этикетом. Елена Павловна сломала этот обычай.

Она лишь сейчас вдруг поняла, что Иван Артемович в сущности не придавал ни малейшего значении новшествам, какие она вводила, просто не замечал их, как человек, безразличный к веяниям моды. Ее мужу важно было одно, чтобы ему не мешали заниматься делом, а во что он должен одеваться, выходя к столу, из каких приборов есть, ему безразлично. Наклонностей гурмана у него не было. Он даже и не заметил, что в этом Елена Павловна добилась многого: с появлением в доме Никифора, которого она буквально переманила от Лоскутовых, со стола исчезли простые блюда, какие преобладали прежде: каши, борщи, кулебяки, блины, рыбные пироги, взамен появились бульоны, пюре, различные подливы и соусы — изощрения французской кухни, ведомые Никифору. Это новшество составляло предмет тщеславной гордости Елены Павловны. Ей льстило слышать восхищенные отзывы тех, кто бывал в доме Валежиных. Иван Артемович к переменам, вводимым ею, относился снисходительно, как взрослый к детским шалостям. Он без восторга, но и без особых усилий исполнял все требования этикета, какие на него накладывало положение в обществе. Может быть, именно в силу того, что он не придавал серьезного значения своему внешнему облику, все давалось ему с поразительной легкостью, без малейших усилий, точно он был прирожденным аристократом. Елена Павловна, бывая с ним на приемах, не без гордости подмечала эту особенность. Иван Артемович, попадая в любое окружение, не терялся и не конфузился, как многие из купеческих отпрысков даже более высокого ранга.