Татьяна Бочарова - Генетическая ошибка [litres]

Так продолжалось, пока Марину не осудили. В первый же вечер, когда ее увезли в СИЗО, ко мне приехала Нинка. Я не звал ее. Она приехала сама. Я не мог выгнать ее. Да и не хотел. Мы отлично провели вечер и ночь. Она хотела остаться у меня в квартире и подождать с работы, но я не позволил. Сказал, чтобы убиралась вон. Приедет, когда позову. Она обиделась, плакала. Но недели через полторы снова явилась как ни в чем не бывало. Мы заказали пиццу, пиво, закуски.

И в это время заявилась мать Марины. Она была в шоке. Она орала, что я чудовище и предатель. Что ее дочь не станет иметь со мной больше дела. Признаться честно, я очень испугался. Я не сомневался, что она все расскажет Маринке. И как тогда я взгляну ей в глаза? Как?

Она ушла. Нина залезла ко мне на колени, стала меня обнимать и целовать. Мы выпили огромное количество пива, и я перестал что-либо соображать.

Спустя три дня мне позвонила Марина. Ее только-только доставили в колонию. Я был настолько растерян, что не знал, что сказать. Вдруг мать уже успела как-то сообщить ей? На всякий случай я постарался быть с ней максимально нежным и ласковым. Она требовала, чтобы я назвал дату своего приезда к ней. А я думал о том, что вот приеду – а она уже будет в курсе про меня и Нинку. Я наплел ей что-то про работу и про то, что сначала должны приехать родители. Не знаю, для чего я это сказал, мной руководили страх и стыд. Я не представлял, как взгляну ей в глаза.

Так и пошло. Она звонила – я не брал трубку. Писала – я не отвечал. Потом она перестала звонить и писать, и я понял наверняка, что она все знает. Ну и пусть. Пусть. – Он рубанул кулаком воздух. – Все кончено. Я знаю Маринку. Она не простит меня. Никогда.

– Конечно, не простит, – подтвердил я. – Такое не прощают.

– Ты-то здесь зачем? – Он посмотрел на меня уже вполне трезвым взглядом.

– Забыл, кто дотащил тебя до квартиры? Сейчас бы лежал внизу на ступеньках и блевал.

– Что вообще тебе здесь надо? Что ты тут вынюхиваешь? Сам ее засадил, а теперь вынюхиваешь.

– Ладно, я пойду. – Я встал. – Спокойной ночи.

– Э, стой. – Он завозился на диване, тщетно пытаясь подняться. – Стой, я сказал, говори правду, что тебе было нужно!

Я вышел в коридор, быстро оделся и был таков. Дождь на улице уже превратился в настоящий ливень. Дул сильный ветер. Мокрый «Форд» сиротливо стоял под деревом. Я сел в него и поехал домой. Спать.

Наутро я проснулся с дикой головной болью. Померил давление – 200 на 150. Я выпил таблетку и прилег на диван. Голова по-прежнему болела, но меньше. Я лежал и анализировал вчерашний рассказ Сергея. По нему выходило, что он тоже жертва. Жертва собственного безволия и распущенности. А дура-Нинка страдает от любви к этому животному…

Стоп. А если не страдает?

Я резко сел на диване, так резко, что у меня перед глазами поплыли черные мушки. А если то, что она устроила у меня в машине, было талантливым спектаклем? Что, если… да, так и есть! Нинка не просто так стала писать Сергею и провоцировать его на измену. Это было сделано нарочно! Это – часть плана, того самого, который привел Марину в тюрьму. Нине платили по двойному тарифу: за то, что она позвонила Марине в нужное время, и за то, что соблазняла ее мужа. Намеренно соблазняла, добиваясь трещины в их отношениях. И добилась. Так что, если выбирать между Сергеем и Ниной, жертва именно Красников. Но что мне это дает? По-прежнему ничего. Я так и не знаю имени того, кому нужно было разрушить Маринину семью.

Голова разболелась вновь. Я посмотрел на часы – время десять утра. Пора взять тайм-аут. Через двадцать минут я уже сидел в машине. «Форд» уносил меня все дальше из дождливой Москвы, туда, где ждал меня самый близкий и родной человек, для которого я по-прежнему оставался ребенком, требующим заботы и участия…

В избе пахнет пирогами и листьями смородины. На столе стоит самовар. Я смотрю на бабулю – она выглядит неплохо, лицо румяное от жара духовки, в которой пеклись пироги. Она уже почти совсем не кашляет, только иногда кхекнет тихонько, прикрывая рот рукавом белой кружевной блузки.

– Наконец ты приехал, – говорит бабуля и наливает мне из самовара чай.

В заварной чайник добавлены листья мяты и смородины и еще какая-то трава, названия которой я не помню. Я пью чай, и голова моя проходит, как по волшебству. Бабуля приносит из спальни тонометр, измеряет мне давление – оно нормальное. – Ты какой-то грустный, Володичка. У тебя неприятности на работе?

– Нет, бабуль, все нормально.

– А что тогда? Влюбился?

Она смотрит пристально и хитро. Мне хочется обнять ее и поцеловать в седой висок.

– Чего молчишь? Расскажи, кто она?

– Бабуля, я дурак. Самый глупый дурак на планете Земля.

Я упираюсь лбом в ее лоб, чистый, без единой морщинки, будто ей не за восемьдесят, а максимум тридцать.

– Ну вот. – Она гладит меня по голове, как в детстве, когда я температурил, разбивал коленки или получал пару в школе. – Ну почему дурак? Нет, я не согласна.

– Дурак, потому что не разобрался. Сделал ошибочные выводы. Потому что из-за меня Марина сейчас в лагере.

– Марина? Ее зовут Марина?

Я понуро киваю.

– Почему она в лагере? Ну-ка, рассказывай.

И я рассказываю. Подробно, с того самого момента, как меня назначили на место родившей Светки Петелиной. С момента, как впервые увидел Марину в дверях кабинета. И до вчерашней беседы с Сергеем Красниковым. Бабуля слушает молча и внимательно, периодически подливая мне в чашку кипяток.

– Ну что ты так переживаешь? – говорит она, когда я умолкаю. – Ты же действовал по закону. Откуда ты мог знать, что тут не простое ДТП, а целое преступление? А не заболей я тогда – ты бы и не встретил эту… эту…

– Анну.

– Вот-вот, Анну. Тогда бы ты вовсе понятия не имел, что тот несчастный погиб не просто так.

У бабули все просто и логично. Так же просто и логично она решала задачки из учебника в моем детстве. «Смотри, вот тут пункт «А», а тут пункт «Б». Я невольно улыбаюсь. – Видишь, тебе уже легче, – радуется бабуля. – Ты поедешь к ней. Вы вместе подумаете и все решите.

– Она наверняка ненавидит меня.

– Ну и что? От любви до ненависти один шаг, и наоборот тоже, от ненависти до любви. Все в твоих руках, Володичка. Ты упорный, ты справишься, я знаю.

Бабуля смотрит на меня, в глазах у нее целое море нежности. Как хорошо, что я приехал сюда. Здесь даже дождь другой – он пахнет жасмином и сливами. Он стучит в окно и убаюкивает, навевая целебный сон, после которого будут ясное утро, светлый день и новые силы.

Танька умерла через два дня. Ее похоронили на погосте недалеко от храма. На похороны, кроме начальника колонии и местного батюшки, пришли только несколько девчонок из ее отряда и Марина. Из родных никто не приехал – Танька была одна на всем свете. Она лежала в горбу, спокойная и умиротворенная, какой никогда не была при жизни.