Елена Михалкова - Тот, кто ловит мотыльков [litres]

Он легко вскочил и направился к соседнему коттеджу.

– Сентиментальным, ага, как же, – вслед ему пробормотал Сергей. – Насчет минуты ты тоже мозги кому-нибудь другому пудри.

Он вытянул ноги и глубоко вдохнул. Воздух-то какой… Как вообще могут убивать друг друга люди, живущие в сосновом лесу?

…Токмакова пыталась открыть дверь и не могла попасть ключом в замочную скважину: дрожали пальцы.

– А ведь вы прямым текстом сообщили мне, кто убийца, – сказали сзади.

Она уронила руки. Постояла, возвращая лицо в нормальное состояние, неторопливо обернулась.

Разумеется, сыщик. Руки в карманах. Выглядит как мальчишка, дерзкий, нахальный мальчишка. Только довольства на роже меньше, чем можно было бы ожидать.

– Я вам ничего не сообщала.

– «Юрий жил в крепком браке и пошел бы на все, лишь бы его брак не рухнул». Это ваши слова. – Сыщик смотрел без улыбки, прищурившись. – Я все размышлял, отчего вы не подпускаете меня к детям… Доказательств у меня, конечно, нет. А теперь, когда Юрий признался, они и не нужны. Но я полагаю, дело было так: в ночь с субботы на воскресенье кто-то из них проснулся. Ставлю на мальчика Яшу. – От него не укрылось ее едва заметное движение. – Успокойтесь, никто из них мне ничего не говорил. Яша проснулся, вышел на улицу… И увидел хозяина дома, который заливал тело цементным раствором. Наутро он рассказал об этом остальным, и они решили молчать – в том числе потому, что дружно ненавидели Баренцеву. Они у вас очень умные и чувствительные дети. Баренцева вас продавила, а их расчеловечила. Заставила работать живыми игрушками для своей дочери. И они договорились хранить тайну. Но вот беда – вы-то слышали их разговор. Вообще, знаете, что меня удивляет? – светски осведомился он. – Как дружно все защищают Юрия Баренцева! Даже сестра Оксаны, бедняга, похоже, не держит на него зла. На вас держит. А на него – нет.

– Я была влюблена в Юру, – просто сказала Василика. – Нет, не влюблена… Любила, наверное. Но это стало мне ясно, когда они с Оксаной собрались пожениться. Я не пыталась его отбивать или что-то в этом роде, не подумайте… Я не стала бы.

– Нет, конечно, не стали бы, – согласился Макар. – Но Жанна чувствовала, что от вас исходит угроза благополучию семьи ее сестры. Если бы не дочь, Юрий ушел бы от Оксаны лет семь спустя.

– Или не ушел бы. – Получилось резче, чем Токмаковой хотелось. – У Юры было все, что ему требуется для счастья. А у меня – двухкомнатная «распашонка», безумные соседи, и под окнами вместо сосен психоневрологический диспансер.

Они помолчали.

– Юра, мне кажется, потому и не стремился общаться со мной, когда мы с ребятами появились здесь, – уже спокойнее сказала Токмакова. – Стеснялся того, каким он стал. А я была уверена, что он стесняется меня.

Она взглянула на ключ в своей ладони. Пальцы больше не дрожали.

– Я уже отправила детей по домам. Через полчаса за мной приедет такси. Прощайте, Макар Андреевич.

– Насчет «прощайте» мы еще посмотрим, – сказал Макар Андреевич.

– Ну вы и нахал!

– До встречи, Василика Богдановна. – Нахал отвесил поклон и пошел к своему коттеджу.

– Нахал чистейшей воды, – повторила вслед Токмакова без всякой уверенности.

«Я убил ее», – сказал старик, но больше не мог ничего к этому добавить. Он не помнил.

Идя к нему, Маша была уверена, что сейчас все узнает. Сдернет покровы, так сказать. Тайна откроется, призрак Марины растает, и за цветущим кустом жасмина отворится склеп с чужими скелетами. Под маской овцы таился лев. За придорожной забегаловкой скрывалась пирамида ацтеков.

Она готова была рискнуть здоровьем Колыванова, она придумала байку о врачах из «Скорой помощи», которые якобы назвали ей нужные препараты, – то есть действовала практически в традициях Илюшина, с той лишь разницей, что Макар даже не затруднил бы себя враньем о лекарствах.

И что она получила в результате?

Новую тайну. Еще огромнее прежней. Колыванов знал, что он убил Марину, но не помнил обстоятельств. Когда он понял, что перед ним другая женщина, он расплакался. Маше пришлось успокаивать его; ей, виновнице происходящего, пришлось бормотать ему на ухо слова утешения. Напоследок она пообещала, что никому ничего не скажет, но Колыванов только мотал головой: «Какая разница, Мариша, какая разница!»

Он по-прежнему называл ее Маришей – теперь уже в силу привычки.

«Зачем я это сделала?» – в ужасе спросила себя Маша.

Из-за Ксении? Из-за курицы?

Из-за опасения за свою жизнь?

Черта с два!

Ее вела тайна. Где-то, в какой-то момент произошел перелом: на месте взрослой женщины, взвешенно рассуждающей, что она инородное тело в этой сбалансированной среде, а потому должна вести себя неслышно, возникла маленькая девочка, перед которой катился волшебный клубок. Позабыв обо всем, маленькая девочка кинулась за ним, крепко сжимая ниточку. Великая власть тайны! И еще более огромная – власть первооткрывателя. Она будет первопроходцем, который проложит тропу сквозь эти непролазные дебри вранья и выдумок! Пролетит сквозь кроличью нору и схватит поганца с часами за уши! Вдруг он их украл? Благодаря ей засияет истина, черт бы побрал эту истину тысячу раз.

Маша вплотную подобралась к пониманию тех причин, которые вели Илюшина во всех его расследованиях. Девочка ломилась через лес за своим клубочком, подобно мамонту, ломая кусты и снося деревья.

Ниточка оборвалась. Клубочек обернулся Колобком, показал язык и укатился пить с лисой шмурдяк. За девочкой осталась широкая вытоптанная полоса.

Маша долго сидела у Колыванова. В ней не было надежды, что он что-то вспомнит, но она боялась оставить его одного. Перестав плакать, он неожиданно принялся рассказывать о своих первых годах работы агрономом в местном совхозе. Маша сперва испугалась, что старик заговаривается, но вскоре поняла: эти воспоминания были подробны и ясны, они не канули в серую бездну амнезии, и потому Колыванов безотчетно ухватился за них, – так слепец обрадованно чувствует, что вернулся в знакомое пространство и вдыхает запах коридоров и комнат. Рассказывая, старик немного ожил. Маша уговорила его съесть бульон, как больного, сама поела вместе с ним, и все то время, что они сидели за столом, ведя беседу как ни в чем не бывало, она мучилась от стыда.

Когда она уходила, Колыванов выглядел почти так же, как всегда. Только взгляд изменился.

Дома Маша увидела, что на телефоне десять пропущенных звонков. «Татьяна Муравьева», – высветилось на экране.

Не успела она перезвонить, как телефон вздрогнул и заиграл тему Хедвига из «Гарри Поттера».

– Машка, это я, – испуганно сказала Татьяна.

Маша помолчала.