Елена Михалкова - Тот, кто ловит мотыльков [litres]

– Поперек хозяйки лезешь, – упрекнула Полина Ильинична. – Я бы вытерла.

Маша отпила воды. Карабин лежал на полу, Беломестова возвышалась над ним.

– Спасибо, Полина Ильинична. – Маша перевела дух. – Вода у вас сказочная. Давайте вы не будете в меня стрелять, это как-то очень глупо.

– Так ведь и я не особо умная, Машенька, – в тон ей отозвалась Беломестова.

– Вы? Вы очень умная, – искренне сказала Маша.

– Ну спасибо тебе на добром слове…

– Я серьезно.

«У нее поменялся голос, – заметил Макар. – И лицо отмерзло. Машка, ты молодец, ты все делаешь правильно».

Маша придвинула к себе кружку, зажала в ладонях, словно греясь об нее. Она сидела, ссутулившись, зная, что сейчас, в полутемной комнате, без косметики похожа на несчастного озябшего подростка. В уме она прикидывала, сумеет ли запустить тяжелую кружку в голову Беломестовой так, чтобы на несколько секунд обездвижить ее и успеть схватить карабин.

«Оставь эту затею, – предупредил Макар. – Ты не Серега, силовые методы – не твой конек».

«Мой конек – Горбунок?» – язвительно спросила Маша, вспомнив старую шутку.

«Ты все делаешь правильно», – повторил Илюшин.

Маша сосредоточилась и выкинула из головы идею с кружкой. Беломестова по-прежнему стояла над ружьем и при необходимости подняла бы его очень быстро – в этом у Маши не было сомнений.

– Расскажите про Марину, – попросила она. – Я не понимаю… Все вертится вокруг нее, но тогда Аметистов – он тоже как-то с ней связан? Я знаю, что она не ушла в лес, как вы всех убедили.

Снаружи послышался шорох. Маша насторожилась, ожидая, что кто-то появится на пороге, но ничего не случилось. Это просто дождь усилился, сказала она себе.

– Да какой лес, – устало вздохнула Беломестова. – Она его ненавидела. Она все здесь ненавидела.

– Расскажите, – настойчиво повторила Маша. – Пожалуйста!

Она с удивлением поняла, что, если бы ей позволили назвать последнее желание, она выбрала бы именно это. Нитка от клубка оборвалась и свисала шерстяным червячком у нее между пальцев. Маша хотела знать, куда должен был привести клубок.

– Это Колыванов ее убил?

Беломестова покачала головой.

– Тогда расскажите, что случилось.

Полина Ильинична подняла карабин, подошла к столу, опираясь о свое оружие как о костыль, села. Карабин прислонила к столешнице с такой небрежностью, словно это была метла. Маша старалась не смотреть на черный, обманчиво тонкий ствол, торчащий над скатертью.

– Двадцать пятого Марина решила отпраздновать день рождения и собрала нас у себя. Она каждый год праздновала, так что ничего удивительного в этом не было. Нет, погоди-ка, – прервала себя Беломестова. – Так не годится…

Маша напряженно следила, как она встает, идет к буфету. Беломестова вытащила из шкафа бутылку с розоватой жидкостью и, позвякивая двумя рюмками, зажатыми крест-накрест в пальцах, вернулась к столу.

Разлив настойку по рюмкам, она придвинула одну Маше.

– Из закуски у меня одни конфеты. Будешь?

– Буду. – Маша надеялась, что психологически сложнее выстрелить в человека, с которым ты разломил «Птичье молоко».

На столе появилась хрустальная вазочка с карамельками.

Беломестова молча выпила, не чокаясь. Маша последовала ее примеру, молясь про себя, чтобы это был ритуал для усиления откровенности, а не допинг для снятия страха, перед тем как застрелить человека.

«Спокойно, спокойно, – ободряюще шепнул Макар. – Не торопи ее. Сделай паузу».

Маша молча ждала.

– Марина была уже выпивши, когда мы пришли, – сказала Беломестова. Она смотрела в окно за Машиной спиной. – Глаза блестят, улыбочка такая… вроде бы невинная, а присмотришься – рот кривой. Она всегда кривила рот, когда собиралась что-нибудь эдакое выкинуть. Ну, на этот раз она сама себя превзошла. Разлили водочку, все подняли стопки, и тут Марина объявляет, что у нее для нас новость. Новость! – с силой повторила Полина Ильинична. – «Я, – говорит, – продаю дом и уезжаю от вас к чертовой матери! Уже все решено, покупатели найдены!» Мы зашумели: как? что? Кто здесь будет жить? А Марина нам в ответ: «Да вы их знаете, встречались уже». Она договорилась продать дом своим приятелям, Корниловым. Тем паршивцам, которые приезжали к ней в гости. Преподнесла нам это известие на блюдечке, оглядела нас – наслаждалась, ей-богу! Каждой секундой наслаждалась! – ну, говорит, за мой скорый отъезд! Опрокинула стопку. А мы не пьем, стоим, молчим… Остолбенели. Никто такого не ожидал.

Беломестова вновь разлила по рюмкам настойку.

– Когда до нас дошло, что она собирается сделать, заговорили все сразу. Кто-то уговаривал ее остаться, кто-то хихикал и подмигивал, мол, отлично ты решила нас разыграть… У меня и мыслей о розыгрыше не было. Я сразу поняла, что она это всерьез. «Зачем же, – говорю, – ты хочешь оставить нам в наследство после себя таких дрянных соседей? Подожди немного, не торопись, подыщем нормальных покупателей! От Корниловых будет беда, ты это и сама знаешь лучше меня». Вразумить ее хотела, дура такая.

Тут Марина подбоченилась, усмехнулась мне в лицо. «Агитаторша, а агитаторша! – это она меня, значит, так называла за глаза, а тут решила больше не таиться. – С чего ты взяла, что я собираюсь тебе жизнь облегчить? Ты хотела власти – на, жри полной ложкой, только не подавись». А какой власти! Машенька, я тут колочусь, чтобы всем было хорошо, одного выслушай, с другим договорись, третьему не дай повздорить с четвертым… Господи, да я ведь Марину не пускала в старосты, потому что в гробу она видала управлять Таволгой, она и не умела ничего, и не хотела, разве я не понимала этого! Из нее только зависть лезла: у кого-то есть, а у меня нету, значит, надо отобрать, присвоить!

Ладно, агитаторшей она меня хлестнула по мордасам, как мокрой тряпкой. Я замолчала. Опешила, признаться. Столько в ней было ярости, что даже страшно стало. Колыванов за меня заступился. «Зачем ты так, Мариша?» Они вообще-то были в хороших отношениях. Даже когда Марину заносило, он ей все спускал с рук. Он тоже подумал, что увещеванием сможет чего-то добиться. Не понимал, что Марина уже все решила. Начал было говорить спокойно, взвешенно, как привык, но она его прервала на полуслове и выступила с речью. Ох, что она ему наговорила… – Полина Ильинична схватилась за голову. – Язык не поворачивается повторить! Такая гадость!.. Он совсем с лица спал.

– Я не понимаю, каких гадостей можно наговорить Валентину Борисовичу, – недоуменно сказала Маша.

– Марина – гадюка: куснула и отползла, а яд распространился по телу. «Вы, – говорит, – Валентин Борисович, трус и больше всего боитесь сдохнуть в одиночестве. Грош цена всей вашей доброте! О других вы заботитесь, потому что переживаете: вдруг мы поразъедемся и вам придется куковать в Таволге одному». Он ей, видно, неосторожно признался в своих страхах. Валентин у нас человек доверчивый. Марина и по супруге его покойной прошлась. «Ищете, – говорит, – дружбы, чтобы за вами ухаживали, когда начнете гнить в постели, а сами от собственной жены нос воротили, брезговали. Ну, теперь расплачивайтесь!»