Елена Михалкова - Тот, кто ловит мотыльков [litres]

«Бежать туда с ружьем. Если что, стрелять по ногам». – Она уже всерьез обдумывала план действий.

– Я тебя понял, Мариша, – медленно проговорил Колыванов.

В динамике что-то стукнуло.

– Что? Что вы сказали, Валентин Борисович?

– Я тебя понял.

Он закрыл засов, поняла Маша с невыразимым облегчением. Господи, он закрыл засов, он не выйдет к ним.

– Вон они… – Колыванов понизил голос, хотя слышать его с дороги Бутковы никак не могли. – Нет, не свернули ко мне, идут домой… Ты, Мариша, тоже не выходи пока. Или, если хочешь, беги ко мне. Что тебе там сидеть одной взаперти?

Больше всего Машу поразило, что он не усомнился в ее словах. Колыванов быстро и четко сделал именно то, что она просила: закрылся и затаился.

Это было необъяснимо.

– Валентин Борисович, вы что-то знаете об Альберте и его жене? Что-то, чего вы мне не сказали?

– Что ты имеешь в виду?

Искреннее удивление в его голосе или наигранное?

– Я попозже позвоню, Валентин Борисович.

Ружье она оставила дома. Представив, как идет к Беломестовой с ружьем за спиной, Маша тотчас вспомнила мультяшного Пятачка и отделаться от этой ассоциации уже не смогла.

«Вот так эстетика побеждает здравый смысл».

Деревня будто вымерла. Вокруг стояла духота, словно их всех поместили в стеклянную банку. Когда Маша дошла до поворота на Школьную, закапал мелкий дождик. Тихое бормотание дождя было единственным звуком, нарушавшим тишину, кроме шороха Машиных шагов по песчаной дороге. «Хоть бы сороки дурачились на крыше или вороны…»

Ей вспомнилась Ксения. Куда она бежала со всех ног?

Староста не вышла ее встречать. Маша нажала кнопку звонка на заборе, не дождалась ответа, открыла калитку и поднялась на крыльцо. Постучала. Снова никого.

Маша толкнула дверь и вошла.

– А я вот сижу и думаю, – сказала Беломестова, – ну, позвонит. Ну, постучится. Может, боженька ее отведет от беды. Скажет: ступай, Машутка, домой, никого нет, незачем тебе сюда ломиться… А боженька, видишь, не отвел.

«Ружье бы мне все равно не пригодилось», – очень спокойно подумала Маша. Полина Ильинична держала в руках карабин, дуло смотрело на Машу из темного угла, а над дулом плавало белое лицо Беломестовой, похожее на воздушный шарик, застывший на полпути между полом и потолком.

Никто не может грустить, когда у него есть воздушный шарик.

– Можно я присяду? – спросила Маша.

Было не страшно, а дико. Приехать в Таволгу присматривать за курицами, чтобы быть здесь застреленной и закопанной в лесу. Ее никогда не найдут. Собственное тело вдруг показалось ей большим, растущим, разбухающим, как морской еж, заполняющим все пространство комнаты и тем самым лишающим Беломестову возможности выстрелить мимо Маши.

«Я ничего не сказала Сереже. Господи, я ничего не сказала Сереже, он не будет знать, где меня искать».

В эту секунду Маша поняла, что еще одна мысль о муже ее убьет. Заставит впасть в панику, броситься прочь из комнаты или кинуться на Беломестову – не важно: она поведет себя так, что женщина с карабином выстрелит.

В следующий миг Сергей перестал для нее существовать. Машиной сильной стороной всегда было воображение, и его она призвала на помощь. Невидимый для старосты Макар Илюшин вышел из воздуха, встал рядом с Машей, положил руку ей на плечо и усмехнулся. «Забавная ситуация, согласись!»

«Не вижу в ней ничего смешного», – огрызнулась Маша и почувствовала, что губы растягивает ухмылка.

– Это ты чему радуешься? – озадаченно спросила Беломестова.

Духота исчезла. Рядом с Макаром всегда легко дышалось, вот что удивительно. Ну просто человек, вырабатывающий кислород.

– Да представляю себе разочарование Бутковых, – сказала Маша и хихикнула. – Они заявятся меня прикончить, а вы их опередили! Тогда они в печали пристрелят вас, потом доберутся до Колыванова, у Колыванова найдут Ксению, ее тоже положат, они ее терпеть не могут, ну, Пахомову само собой придется, просто из милосердия, зачем ей жить без внучки… Кулибаба, наверное, попытается их успокоить… «Но Пэй-Мэй был безутешен!» Так что и Кулибаба недолго протянет.

«Сохранили, называется, Таволгу», – усмехнулся Макар.

– И заживут они в Таволге как короли, – заключила Маша.

Дуло немного опустилось.

– Альбертовна?.. Прикончить? Да что ты несешь?!

Маша пожала плечами.

– Они уже заходили ко мне сегодня. Если бы вы видели их рожи, Полина Ильинична… В общем, не с добром они приходили, можете мне поверить. А знаете, что любопытно? Я испугалась, когда увидела их, и позвонила Колыванову, предупредила, чтобы сидел дома и не высовывался… И вот, представьте себе, Валентин Борисович ни капли не удивился. Совсем. Он как будто ожидал, что рано или поздно Бутковы придут его убивать. Что очень странно, логично было бы, если бы наоборот…

– Что наоборот? – хрипло спросила Беломестова.

– Ну, Валентин Борисович придет по их душу. А не они по его.

– Это с какой стати?

– Колыванов признался, что он убил Марину.

– Он так сказал?

Полина Ильинична сделала шаг вперед. Маша подумала, что она сокращает дистанцию для выстрела, но Беломестова только вгляделась в нее, наморщив лоб. «Да ведь она не очень хорошо видит, – подумала Маша. – А тут еще света нет». Потемнело так сильно, словно на Таволгу раньше времени опустились сумерки.

– Вы думаете, он сказал неправду? – ответила она вопросом на вопрос.

Беломестова горько усмехнулась. Затем засмеялась. Плохой это был смех – так смеются только отчаявшиеся люди.

– Бедолага, – пробормотала она наконец. – Самый совестливый из нас… Совестливым всегда тяжко. Что еще он сказал?

– Ничего, – коротко ответила Маша.

– Ты что, боишься, что я его… – возмущенно начала Беломестова.

– Он ничего не сказал, – оборвала ее Маша. Положение человека, находящегося под прицелом, дает некоторые преимущества: в частности, она совершенно не боялась показаться невежливой. – У него амнезия. Он не помнит ни единого события, кроме того, что убил Марину. Правда, как именно это сделал, он тоже не помнит.

Какую-то долю секунды ей казалось, что Беломестова разрыдается.

«Плачущий человек с ружьем – это плохое сочетание», – предостерег Макар.

– Полина Ильинична, можно мне воды? – попросила она.

Беломестова наклонилась, положила карабин на пол. Отвернулась от Маши, достала чашку, налила воды из чайника, поставила чашку перед ней на стол. В последний момент рука у нее дрогнула, и вода плеснула на скатерть. Некоторое время обе женщины смотрели на лужицу.

– Я вытру, – опередила Беломестову Маша.

Поднялась, взяла мочалку, отжала над раковиной, стоя спиной к старосте. Вернулась, промокнула лужу. Положила мочалку на место.