А. Федоров - Масон

Воздух улицы ударил мне в лицо, а в уши резанул шум автомобилей. Тогда-то я все понял – откопал причину нашей совместной с Олегом депрессии: сегодня было 2 мая – трагический день, страшный день для моего самого дорого друга…

А я же, сволота такая, забыл все!.. Вдруг запутался в трех соснах – заплутал в этой бездарной милицейской сваре… Я упустил из виду, что в этот день уже двенадцать лет тому назад при загадочных обстоятельствах погиб сын Олега – его первенец, дорогой мальчишка. Олег всегда помнил о нем, но судьба руками безмозглой женщины выстроила препятствия между отцом и сыном. Олег искал встреч с ребенком, несмотря на страшное сопротивление его матери. То была первая жена Олега, его ошибка, постепенно превратившаяся в его кару. Женщина, как это порой бывает, стала заклятым врагом того, кого "страшно любила" в молодости. Я произнес слова – "страшно любила"… И тут же поймал себя на мысли, что женская логика уникально противоречива: любовь некоторых женщин превращается в пытку для мужчины и его детей только потому, что имеет место та самая "страшная любовь"!.. Это загадочное явление – любовь женщины, зараженной дьявольщиной: в ней сосредоточена и передаваемая по наследству психопатия и традиции того клана, из которого вышла такая особа. Простившись с моим другом, разведясь официально с ним, она издевалась над Олегом-отцом так, как может только совершенно бездарная и злая баба, окончательно потерявшая совесть и здравый смысл. Такие особы даже не способны желать счастья и своему сыну, ибо их душит садизм определенного вида. Кто же из здравомыслящих людей будет сомневаться в том, что мальчишке нужен отец, а с определенного возраста, может быть, такая потребность проявляется в максимальной форме. Но мать делала все, чтобы отравить сыновнее восприятие отца. Мальчик рос, мужал и креп: он уже стал отменным спортсменом – мастером восточных единоборств, успешно учился в вузе, но…

Да,.. молодой, здоровый мужчина, входивший в пору зрелости, погиб: ему было уже двадцать два года, он подавал большие надежды во всем хорошем и добром. До сих пор не понятно, что же тогда с ним случилось? Когда я пытался расспросить обо этом Олега, то лицо его моментально чернело, мой друг срывался с какой-то кручи в пропасть страшных воспоминаний, и я прекращал допрос.

Все произошло, скорее всего, именно оттого, что не было рядом отца – нельзя было вовремя получить совет у старшего по возрасту и владеющего прочным жизненным опытом мужчины. Не было возможности встать спина к спине – сыну и отцу – и выдержать атаку врагов…

Олег очень переживал такие воспоминания: в день 2-го мая на моего друга наваливалась давящая сознание и волю депрессия – это был тяжелейший день. Мы ступили на асфальт, вышли на свет из плохо освещенного вестибюля, и тут я заметил как осунулось лицо Олега, согбенным старцем он мне показался сейчас…

Перед глазами встала картина того дня десять лет тому назад, конечно, то были лишь догадки, мифический, виртуальный образ давних событий… Ночной, коварный Ташкент: последний трамвай тащится в парк на отдых. Что-то случилось в темноте южной ночи близ остановки… Красивое, мощное тело молодого мужчины волок последний вагон трамвая по мостовой довольно долго – пока вагоновожатый заметил несчастье, но у трамвая, оказывается, отказали тормоза… Поверженный юноша еще подавал признаки жизни, пытался что-то сказать склонившемуся над ним человеку… "Скорую помощь" было не дозваться, и жизнь выпорхнула вместе с душой из тела изломанного человека. Вот оно кладбище ошибок судьбы, или злого рока, или тайного умысла дьявола…

Я не стал ничего говорить Олегу, просто ткнулся ему в плеча, и судороги рыдания стали душить нас обоих… Мы плакали по-мужски: давя в себе всхлипывания и от того делая их еще более импульсивными и громкими. Мы выли голосами раненых зверей, пытавшихся во что бы то ни стало скрыть свою слабость, дабы не уронить "мужское достоинство". Это нас и отличало от женщин, умеющих элегантно, красиво, профессионально плакать. Неуместное в темном переулке "бульканье" и "квохтанье" быстро превратило нас я глазах прохожих в сумасшедших или пьяных. О чем же еще могли подумать совершенно зачерствелые советские люди, видя двух мужчин-кликуш, только что вывалившихся из отделения вдрызг криминального отделения милиции, окончательно развращенного опекой "Апрашки". О "художествах" 127-го отделения знает весь город. Только высокие московские комиссии не ведают, что за прием на работу в то отделение менты платят до пяти тысяч долларов "входных", ибо знают, что все перекроют вдесятеро в течение года.

Нас спасла близость Пушкинского театра трагедии и драмы: невольные зрители решили, что идет репетиция спектакля на открытом воздухе, на натуре. Сильно помог сохранению мужского реноме наш телохранитель – сержант, вскоре вышедший вслед за нами на мостовую переулка Крылова. Он никак не ожидал от двух мужиков таких переживаний, столь упаднического настроения. Наверное ему подумалось, что события, только что произошедшие в кабинете следователи, так сильно нас потрясли. Но мы не стали ничего ему объяснять: чужое горе всегда остается чужим и малопонятным, и не стоит тратить слова и время на пояснение его мотивов. Надо нести собственное горе, как крест, не объясняя ничего и никому!..

Мы не стали вспоминать и муссировать далее подробности того давнего 2-го мая – с нас было достаточно и застрявшего навечно очага постоянного напоминания, давно сформировавшегося в мозгу. То был исподволь действующий "сторожевой пост", "болевой центр", просто обязанный рано или поздно привести нас обоих к инсульту или инфаркту миокарда. Я плелся рядом с Олегом, совершенно автоматически анализируя невидимые процессы: очаг стресса не давал лимбическим системам головного мозга хотя бы слегка подремать. Базальные ганглии и гипоталамус истощался уже почти двадцать лет, не зная покоя ни днем, ни ночью. Коварство дьявола проявлялось в нашей биологии тем, что органы, отвечающие за выделение норадреналина и серотонина – двух ответственных медиаторов – работали с очевидными всплесками. Их пик символизировался сбоями ритма именно 2-го мая каждого нового года, но предвестники "атаки изнутри" начинались примерно за неделю. Наверняка правы и те ученые, что считали причастными к подобному раскардашу нейромедиаторы и прежде всего ГАМК. Нейроактивные пептиды – вазопрессин, эндогенные опиоиды – трепали нам нервы, забивая депрессию, как длинный железный гвоздь, в самый болезненный орган – в душу! "Окно" в наш мозг открывали нейроэндокринные регуляторы, добавляя отрицательные качества нашим переживаниям. Теперь мне стало понятным почему уже неделю у меня и у Олега испортился сон: тут действовали известные маркеры депрессии в виде наступления раннего пробуждения. Мы раскрывали глаза, когда все приличные люди только начинали ловить кайф от приятных сновидений. Хронобиологическая регуляция катилась под откос полностью, воткнув себе в задницу утренний пионерский горн и павлинье перо!..