Леа Рейн - Бал виновных

Альба, которая шла по коридору вместе с доном Луисом, тоже поняла смысл страшных слов доктора. Но плакать уже не могла, хоть сердце забилось в груди беспокойной птицей и облилось горячей кровью. За эти дни она выплакала все глаза, поэтому слез уже больше не оставалось. Но где-то в глубине ее души жила скованная скорбью надежда, что все еще образуется.

– Сеньорита Гарсиа, – проговорил дон Луис, нарушив тяжелое молчание. – Помимо плохих новостей об этом юноше, у меня есть хорошие новости, касающиеся вашего дяди. Дону Хавьеру уже намного лучше. Вскоре он откроет глаза, вот увидите.

– Это радует, – произнесла Альба. Это была единственная хорошая новость за последние дни. И эта новость помогла той надежде, почти похороненной под толстым слоем боли и скорби, найти путь к освобождению.

***

Вопреки прогнозам врача Йон очнулся раньше дона Хавьера. Это произошло ранним утром, когда Иван не спеша одевался в униформу официанта.

– Вот черт. – Первое, что произнес Йон, когда к нему вернулось сознание.

Эти тихие скрипучие слова ввели Ивана в настоящий ступор. Он обернулся к кровати и несколько секунд смотрел на приподнявшегося Йона, пытаясь понять, мерещится ли это ему или нет. Когда он понял, что все происходящее реально, то отбросил в сторону фрак и со слезами на глазах кинулся к другу, крепко его обняв.

– Йон! Неужели… Наконец-то!

Йон поморщился от боли и едва слышно прохрипел:

– Можешь… Воды.

– Конечно! – спохватился Иван и тут же ринулся к тумбе, схватив кувшин и стакан. Йон проигнорировал стакан и стал пить прямо из кувшина, почти полностью его осушив.

– Как долго я спал? – спросил он, когда понял, что к нему вернулась способность говорить.

– Около двух недель.

Воспоминания о последних событиях вернулись к Йону не сразу. Но когда в голове возник образ стеклянных глаз матери, ее обагренных кровью волос, внутри у него все похолодело. Он не мог понять, правдой ли это было или всего-навсего страшным сном, и уставился невидящим взором перед собой. Всем своим существом он надеялся, что этот кошмар – лишь жестокий плод его сновидений.

– Где… мама? – нашел он силы спросить.

– Йон… Ты не помнишь? Мама… Ее… Мы похоронили ее. Уже как неделю.

Эти слова словно ударили его наотмашь. Не могло это быть правдой, не могло! Мама же еще недавно – казалось, только вчера, – наставляла его, помогала ему, пыталась образумить. Последние дни они вообще часто спорили и ругались. Не могли же те слова, которые он произносил во время ссор, быть последним, что он вообще сказал своей родной матери… Нет, все это неправда. Иван говорит неправду. Как он вообще может так жестоко шутить?!

Йон соскочил с кровати и кинулся к двери, едва не падая по дороге. Иван не сразу успел сообразить, что происходит, но когда сообразил, то бросился вслед за другом, догнав его только в коридоре.

– Йон, куда ты! – Иван подхватил его, чтобы потащить обратно в комнату, но Йон, на лице которого было самое настоящее безумие, с размаху ударил его по носу. Этот удар свалил Ивана с ног. Из глаз посыпались искры, а по подбородку потекло что-то теплое и красное. Иван коснулся ладонью залитого кровью носа, не веря в то, что Йон и в самом деле его ударил.

Никогда, даже в детстве и даже в шутку, они не дрались. Но Иван отнесся к этой выходке с пониманием и не рассердился на друга – как можно было сердиться на человека, который только что осознал, что его матери нет в живых?

Иван кое-как поднялся, пачкая кровью все вокруг, и поковылял вслед за Йоном, который уже скрылся в женском крыле.

Тем временем Йон навалился на дверь комнаты матери и влетел внутрь, застав там женщину, которая отдаленно напоминала Кристину. Тоже униформа кухарки, тоже длинные темные волосы, собранные на затылке в пучок и покрытые белым чепчиком. Но это все же была не она. Это была ее соседка Карлота, которая за столько лет жизни в одной комнате с Кристиной невольно переняла некоторые ее черты.

Кровать Кристины была убрана. На ней не было ни постельного белья, ни покрывала, ни матраса. Просто голые доски, словно на ней никто никогда и не спал. Йон с безумными глазами оглядел комнату и понял, что кто-то уже успел позаботиться обо всех ее вещах. А ведь эти вещи – вся ее жизнь, пусть небогатая, но все-таки жизнь. И кто-то посмел избавиться от них, словно сделав так, будто Кристины никогда и не существовало. Признаться, в тот момент у Йона возникла страшная мысль, что лучше бы кровать Карлоты была убрана и что лучше бы избавились от ее вещей, а на ее месте сейчас бы стояла его мать.

С необъяснимой яростью Йон налетел на Карлоту, вцепившись в ворот ее униформы и прижав ее к шкафу.

– Где моя мать? – прошипел он, чем напугал бедную кухарку до исступления.

– Йон, пусти ее! – прокричал Иван, который с облегчением понял, что успел прибежать сюда до того, как Йон совершит что-то ужасное.

Позади него неожиданно выросла фигура доньи Валенсии, которая имела свойство появляться всегда, когда происходило что-то из ряда вон выходящее.

От вида друга с разбитым носом, возмущенной экономки и перепуганного лица кухарки, Йон наконец одумался и понял, что натворил. Он отпустил Карлоту, а после осел на пол рядом с кроватью матери и горько зарыдал.

***

Ближе к вечеру к Йону пришли Альба и дон Луис. Доктор принялся осматривать его рану, а Альба села на кровати рядом с Иваном и едва сдерживала слезы счастья от радостного известия, что ее возлюбленный, наконец, очнулся. За эти тяжелые, как гранитный монолит, недели она улыбнулась впервые. Это придало ее осунувшемуся лицу некую девичью свежесть, которой ее лишило горе.

– Рана начинает заживать, – заключил доктор, накладывая новую повязку. – Если не будете делать резких движений, то заживет она гораздо скорее. У вас ещё остался морфий?

– Да, конечно, – ответил Иван, потянувшись к лежащей на тумбе коробочке с ампулами. Но, к его удивлению, коробочка оказалась пуста. А ведь ещё вчера там оставалось около трёх баночек!

– Что такое, Иван? – спросила Альба, с беспокойством посмотрев на друга.

– Я не понимаю. Морфий пропал, – тихо сказал тот, словно кто-то мог это услышать и обвинить в пропаже его. Хотя, услышь это Монтойя, то Ивана бы снова повергли тщательному обыску.

– Как?! – ахнула Альба.

– Почему вы оставляете его на таком видном месте? – с укором сказал дон Луис.

– А что случится? Это ведь лекарство? – наивно спросил Йон.

– Им можно убить. Это лекарство является лекарством только в небольших дозах. В больших же оно становится настоящим оружием.

– О Боже, надо сообщить об этом Монтойе, пока кто-нибудь не пострадал! Это наверняка сделал убийца в маске. Он хочет убить кого-то ещё! – забеспокоилась Альба, подскочив на ноги. – Если вы позволите, я пойду. Нужно предупредить семью, чтобы никто не оставлял дядю одного даже на минуту!