Жюль Мари - Ошибка доктора Маделора. Серия «Мир детектива: Франция»

– До свидания! – крикнул ей вслед Пиэкер.

Так закончилось свидание Анны с матерью.

После этого, несколько долгих месяцев кануло в вечность. О Пиэкере и Анне не было ни слуху, ни духу.

В душу Анны уже было готово вернуться прежнее спокойствие. Она долгое время относилась ко всему как-то безучастно, но затем можно было заметить поворот к лучшему. На ее бледном лице время от времени стала появляться улыбка.

Ужасная тайна и беспрестанные опасения так измучили бедную женщину, что она совсем исхудала, но через некоторое время, начала поправляться. Пиэкер и Антония не заявляли о себе.

И вдруг, в один прекрасный день, она получила письмо из Парижа, Пиэкер требовал денег, ссылаясь на новые потребности. Она не ответила на это письмо.

Пришло второе письмо. На этот раз, с угрозами. Теперь он уже не просил, а настоятельно требовал денег. Она отказала.

Тогда Пиэкер прибыл в Шато-ле-Шателе. Он известил Анну о своем намерении заявиться на ферму Глориэт и обо всем рассказать ее мужу.

Нужно было действовать. Анна заставила Пиэкера уехать из Шато.

Он был требователен и настойчив. Она уговорила его, дав ему немного денег. Попросила его подождать. Говорила, что сейчас у нее нет денег, но она будет искать требуемую сумму, а для этого нужно время.

Пришлось снова пустить в ход всю свою изобретательность. И она придумывала новые средства для обмана, не останавливаясь ни перед какой ложью.

Анна пускалась на разного рода хитрости. Она краснела от стыда, при этом. Никогда не быв лицемерной, она лицемерила теперь, хотя и оплакивала кровавыми слезами свое вынужденное поведение.

Так или иначе, требования Пиэкера удовлетворялись.

Но это обстоятельство дало только повод этому человеку быть еще требовательнее, еще настойчивее. Он, просто, осаждал Анну своими просьбами. А просьбы эти, на самом деле, были бесчисленны.

Анна жила точно в аду. Приданое, которое дали за ней старики Батёры, отходя в вечность, было брошено в эту бездонную пропасть беспечной и запятнанной позором жизни.

Комбредель как будто бы ничего не замечал. Немного спустя, были проданы леса, пашни, срублен и продан лес.

Анна вызвалась помогать своему мужу в управлении фермой, она и покупала, и продавала.

Иной раз, ей удавалось удачным образом покрыть дефицит в основных фондах неожиданно откуда-нибудь поступившей прибылью.

Жена фермера рисковала, и часто пускалась на авось. Удача манила и все больше тянула ее. Она все больше и больше теряла дорогу в том лабиринте, где кроме умышленной скрытости, лжи и обмана ничего не было.

Бедная женщина мучилась и терзалась. И часто эти внутренние муки были настолько серьезны и невыносимы, что заканчивались для нее болезнью.

Задавленная тяжестью непосильного нравственного бремени, она бывало целые недели проводила в постели.

А ее муж, добряк и балагур, был слеп и не замечал в поведении жены ничего подозрительного. Он питал непоколебимую веру в женщину, которую боготворил. Но когда она, сломленная нервным припадком, слегла в постель, он не находил себе места от беспокойства.

Тогда, она переламывала себя и брала верх над тем, что казалось ей не более, как малодушием. Она гнала прочь от себя овладевшую ей слабость воли, и, в то время, пока в ее душе копилось мучительное чувство крайнего отчаяния, обычно имела мужество заставить себя улыбаться.

В деревне знали о ее расходах. Она не могла этого скрыть от посторонних глаз. Ее порицали и презирали за то, что она сорит деньгами и жалели Комбределя.

Так продолжалось три года! Это было ужасно, невыносимо!

Надо было иметь недюжинный характер, чтобы на протяжении столь долгого срока выносить все эти нравственные страдания, этот позор, упреки совести, постоянную тревогу и вечные опасения!

Эти три года – эти три года тянулись бесконечно, как вечность.

Анна не имела ни одной спокойной минуты. Ежечасно, ежесекундно, и днем, и ночью, постоянно перед ее умственным взором стоял, угрожающим призраком, этот ужасный Пиэкер и ее… мать – Антония!.. О, это было ужасно!

В продолжение целых трех лет одна только исключительная мысль преследовала ее, где бы она ни была, и жгла ей мозг. Мысль была одна: позор ее матери! Ее матери, которая забыла о таком понятии, как человеческое достоинство.

Усталая, обезумевшая от страданий, потеряв последнюю способность рассуждать, Анна не ответила на последнюю угрозу, на последнюю просьбу Пиэкера.

Ее жизнь осветилась надеждой. Пиэкер упорно хранил молчание…

Что, если он умер?

Но, нет! Пиэкер был жив… От него вдруг пришло длинное, пространное письмо, наполненное ужасными подробностями. И к кому же оно пришло? – К Комбределю! Он узнал обо всем.

Этот человек был простым крестьянином, но он поступил, как герой. Он сжег письмо… и не проговорился ни единым словом.

Однако, удар, нанесенный ему посланием Пиэкера, был слишком сильным… Четыре дня спустя, он умер.

Весть об этом разразилась над населением Армуаза, как внезапный оглушительный удар грома.

– Фермер Комбредель умер!

Точно? Странное событие!

Как? При каких обстоятельствах умер Комбредель?

Он умер скоропостижно. Болезнь его была какая-то загадочная. Он быстро отмучился в ужаснейших страданиях, и через четыре дня его не стало.

Одни говорили:

– Умер от холеры!

Другие делали предположение:

– Его отравили!

Но, как бы там ни было, Комбределя не стало!

Лишь только разнеслась по деревне Армуаз весть о том, что Комбредель умер, как перед домиками, тут и там, начали собираться местные жители, на лицах которых выражался испуг. Ремесленники присоединялись к отдельным группам, они откладывали в сторону свои инструменты и с любопытством прислушивались к общим разговорам, засунув руки в карманы своих рабочих фартуков. А чтобы лучше разобрать то, о чем шла речь, они вытягивали вперед свои шеи. У всех на лицах была оторопь и беспокойство.

О деле, между тем, рассказывали уже подробности… рассказывались, понятно, теми, которые были наиболее проинформированы в загадочной неизвестности трагических событий.

Конечно, как обычно, это были женщины, которые знали более всех. Они тараторили, не умолкая. Если вдруг у них не хватало тем для болтовни, они просто придумывали необходимые подробности. Суть трагического происшествия, еще никому не была известна, но женщины уже решили, что происшествие непременно трагическое. Все новости передавалось в очень преувеличенном свете, один рассказ противоречил другому. Возбужденное любопытство крестьян довольствовалось этими пересудами и не делало попыток разобраться в них. Все принималось на веру. Никто не знал, где заканчивается действительность и где начинается фантазия.