А. Э. В. Мейсон - Часы и дилеммы. Серия «Мир детектива»

– Я могу вас передать с чистой совестью своему помощнику, – сказал агент мистеру Тринику и оставил его со мной.

Наружность мистера Триника была настолько же обыкновенной, насколько имя было странным. Лицо его было серовато-белого цвета, лет ему было немного за пятьдесят, у него имелись большие уши и маленький нос-пуговица, но от него излучалась такая скорбь, выделявшая его из всех, что я относился к нему, как к высокой особе.

– Я хочу знать, что она умерла, – сказал он, когда мы остались одни. У него был провинциальный акцент, но какой, я не мог установить. – Я кончил свою работу. Видите ли, у меня была табачная плантация на Яве. Я достаточно заработал. Я ехал обратно в Ливерпуль со своей дочкой, чтобы обзавестись домом. Ей было двадцать четыре года. Она прожила там со мной семь лет – после того, как умерла моя жена. Было пора свезти ее на родину и дать ей шанс устроить свою жизнь среди соотечественников.

У него под мышкой были сложенная карта и очень тонкая книга. Он положил их на стол и вынул из кармана кожаный футляр.

– Вот она, взгляните.

Он передал мне футляр и, повернувшись ко мне спиной, прошел к окну. В нем было две фотографии той же самой девушки: одна в профиль, другая – в анфас. У меня захватило дыхание. Я не мог согласовать ее с тем человеком, который смотрел в окно. Тут дело было не только в наружности, хотя вид у нее был достаточно необычный. Это было одно из лиц, которые не забываются. Чувствовался юмор в очертаниях ее рта, а в ее больших глазах была удивительная мудрость. С фотографии, в анфас, она глядела на вас, точно она знала вас, извиняла вас, чудесным образом соглашалась принять вас в свое общество. На фотографии, снятой в профиль, она смотрела вперед. За пределы мира, спокойно ожидая приближения чего-то.

– Да, – сказал я и закрыл футляр. Больше мне нечего было сказать.

– Вот видите, – он повернулся от окна, сунул футляр к себе в карман и заговорил совершенно спокойно. – Ливерпульский план теперь совсем оставлен. – Мне казалось, что Ливерпуль не совсем подходил к этим двум фотографиям. Мне представлялась улица с маленькими виллами, двориками и цветниками. – Но я хочу знать, что моя дочь умерла. Как я могу вернуться в Ливерпуль и жить там один столько лет, если я не буду этого знать. Мне нужно узнать, что Мона умерла, не правда ли?

Он обращался ко мне, как разумный человек, таким голосом, которым он просил бы объяснить ему какие-то подробности в расчетах. Голос был сухой и без слез, как и его глаза. Но я ощущал безмерное горе в этом человеке, делавшее всякое выражение сочувствия бесполезным и банальным.

– Что я могу для вас сделать, мистер Триник? – спросил я.

Он развернул свою карту на моем столе и прикрепил все ее четыре угла.

– Шлюпка была хорошо оборудована во всех отношениях, – говорил он. – На ней были добрые английские моряки, вода, пища, офицер, понимающий в мореплавании, паруса, и она не была переполнена.

– Но вы же не воображаете, что в подобную бурю… – воскликнул я, и он не дал мне кончить фразу.

– Почему же капитан, в таком случае, ее отправил?

– Пожалуй, да, – должен был я признать. – Очевидно, он считал, что есть шанс.

– Вот именно, я изучал эту книгу, – он показал мне заглавный лист. Это был «Лоцман Аденского залива». – Я купил ее у одного из офицеров грузового парохода, который доставил нас в Аден. После первого сильного порыва ветер в начале июня часто спадает, так написано в этой книге. И я скажу вам еще одно. К северу от Сокотры есть течение к востоку, скоростью сорок миль в день. Я еще скажу вам третье: во время юго-западного муссона, чем ближе вы подходите к арабскому берегу, кроме как на одном участке, тем легче вы попадаете под ветер и тем спокойнее море.

– Арабский берег! – воскликнул я. – однако, мистер Триник, такое расстояние…

– Три сотни миль, и ветер все время сзади, – быстро ответил он. – Измерьте сами по карте, вот, – он вынул циркуль из кармана и передал его мне. У него наготове было все, что могло помочь его доказательствам.

Я с неохотой взял циркуль и отмерил расстояние.

– Да, триста миль, около того, – сказал я.

Итак, существовала та страшная возможность, которая мучила моего посетителя.

– Их мог подобрать какой-нибудь пароход, идущий на восток, – ответил я.

– Уже две недели, как шлюпка оставила корабль. Мы бы об этом услышали.

Радиотелеграф в то время был еще чудом будущего. Но Аденский залив был одним из величайших проездных путей в мире. Можно пересечь Атлантический океан и не увидеть ни одного парохода раньше, чем не завидишь берег; но в узком море за Перимом всегда плывешь в компании. Идет постоянный обмен сигналами. Из доброй дюжины портов не позже как через неделю уже пришли бы вести, что шлюпка «Калобара» с ее обитателями была спасена.

– Да, мы бы уже слышали, – согласился я и снова посмотрел на карту. – Если они достигли Аравии, это случилось бы тут, около Дофара, не так ли? – сказал я.

– А тогда, – спросил Триник, – где же моя девочка? В гареме какого-нибудь несчастного черного султана, правящего над капустным полем и живущего в блокгаузе? Послушайте, вот, – он начал перелистывать страницы «Лоцмана», – «бедуины Бени-Гара питают большую ненависть к европейцам». Бедуины Бени-Гара – это тот народ, который живет около Дофара. Предположим, что лодка пристала немного ближе, вот здесь, у Камарской бухты.

Снова он перелистал страницы книги и прочел:

– «Племя махра очень многочисленно и могущественно. Их вражда к англичанам очень велика» … Я хочу удостовериться, что моя дочь умерла.

– Вы хотите, чтобы мы послали пароход вдоль берега, поглядеть, не потерпела ли там крушение спасательная шлюпка? – сказал я.

– Этого не достаточно, – сказал Триник и снова сослался на «Лоцмана». – Лодки в тридцать или сорок тонн вытягиваются на берег во время юго-западного муссона. Было бы нетрудно вытащить на берег спасательную шлюпку и спрятать ее. Нет, я хочу, чтобы правительство обыскало эту полосу побережья с одного конца до другого при содействии военного судна. Я хочу, чтобы всякий туземный королек вынужден был показать своих домочадцев. Я хочу знать, что моя дочь умерла.

Я достал листок бумаги и начал составлять прошение в министерство торговли. Весь день мы над ним работали, и когда оно было закончено и подписано, его отправили в Англию, тогда как Триник сам отнес его копию генеральному консулу в Каир. Как всем известно, министерство торговли немедленно предприняло розыски, а вскоре после того вторичная попытка была предпринята пароходной компанией. Но от Камарской бухты до островов Курия-Мурия, крайних восточных и западных пределов, между которыми были возможны розыски, не было найдено обломков какого-либо судна, и ни один рыбак не мог ничего рассказать про каких-либо спасшихся людей. Шлюпка «Калобара» исчезла со всеми своими пассажирами. Мистер Триник повез свое горе домой в Ливерпуль и также для меня исчез. Понемногу обычный ход дел и новые впечатления изгладили в памяти катастрофу. К тому же меня перебрасывало по всей шахматной доске мира. На следующий год меня перевели в Коломбо, оттуда – в Гонконг, оттуда – в Лондон, и только через пятнадцать лет я вернулся в Порт-Саид в качестве главного агента компании «Даггер».