Влад Костромин - В Бобровке все спокойно (Шпулечник-3)

– И я, и я, – донеслось из толпы, – мы тоже дадим.

– Глас народа – закон для нас, – поклонился отец. – Ящик для сбора пожертвований установим в бухгалтерии, а пока все по местам, товарищи. Работа не ждет, – развернулся и скрылся за углом.

Гудя словно растревоженный улей, люди расходились по рабочим местам.

Три дня пожертвования были главной темой деревенских разговоров. В четверг неожиданно приехал журналист из районной газеты «Знамя труда» чтобы сделать репортаж о необычной инициативе работников птицефермы в помощь угнетенным чернокожим. Отец насторожился, но было поздно. Раскрутившийся маховик аферы было не остановить: парторг Кроха доложил в райком, из райкома отрапортовали в обком. Соседние хозяйства, ободренные примером Варенкино, тоже объявили сбор пожертвований.

– Витя, что ты натворил? – за ужином скрипела зубами мать. – Комар носа не подточит? Да? Да за тобой теперь весь район наблюдает! Ты еще и кучу своих денег туда засунул! За два дня зарплату, падла!!!

– Не волнуйся, – без особой уверенности в голосе говорил отец, – что-нибудь придумаем.

– Что тут можно придумать? – она схватила себя за волосы.

– Не знаю…

– Может, пожар? – предложил Пашка.

– Где пожар? – не поняла мать.

– В конторе…

– Ты что, ку-ку? – повертела пальцем у виска. – Где я работать буду, если контора сгорит?

– Не знаю, – смутился Пашка, – где-нибудь.

– Ку-ку, – мать покачала головой, – что папаша пень, что сын опенок, оба деревянные на оба полушария.

– А если деньги послать? – не выдержал я.

– Какие деньги? – удивилась мать.

– Ну эти, на негров.

– Кому послать? – нахмурился отец.

– Неграм…

– Третий тоже деревянный, – вздохнула мать. – Просто три тополя на Плющихе. Да твой батя лучше всю ферму спалит, чем с деньгами расстанется! Он за копейку зарежет!

– Валь, не плети ерунды!

– Что, Валь? Что, Валь? Да ты как разбойник с большой дороги!

– Валентина, я бы не стал вопрос ставить так, – отец закурил, – но в твоих словах определенно есть доля истины. Иногда полезнее устроить поджог, чем отдать честно заработанные деньги.

– Вить, что ты несешь?!

– Не обязательно же сжигать здание дотла, можно поджечь только бухгалтерию и быстро потушить. А под шумок прихватить ящик.

– Как ты его вынесешь? Под мышкой что ли?

– Могу выкинуть в окно, а как все уляжется, спокойно вынесу.

– Господи, – посмотрела в потолок мать, – с кем я живу? Витя, я могу быть с тобой откровенной?

– Нет, – скривился отец, – я хочу, чтобы ты пудрила мне мозги.

– Витя, ты как пигмей.

– Валь, ты не горячись, не надо тут смотреть, как вошь на Моську, ты обдумай.

– Хватит обговаривать и тудукать!

– Сейчас не время для дискуссий. Давай рассуждать конструктивно.

– Идите вы через речку в пень-колоду! – мать злобно зыркнула на нас и ушла на кухню.

– Может, украсть ночью? – предложил Пашка.

– Как ты ночью туда попадешь? – отец затушил окурок в банке из-под кильки и снова закурил. – Дверь взломать? Шум, гам, след, милиция, суд, конфискация…

– Окно? – Пашка с надеждой блеснул очками. – Мамка оставит открытым, а мы…

– Не в меня ты, – отец выдохнул ему в лицо струю дыма.

– Почему? – не понял Пашка.

– Там окон нет, – сказал я.

– Нет? – растерялся брат.

– Нет, – подтвердила с кухни подслушивающая мать.

Отец снова выдохнул в Пашку дым:

– Учти, дым идет в сторону того, кто мочится на перекрестках, – сказал он строго.

– Я же не мочился!

– Дыму виднее, он древнее тебя. Не спорь со стихией, балбес и неуч.

– Смотри мне! – погрозила Пашке пальцем мать. – На перекрестках черти яйца катают, в свайку играют и летку-енку танцуют. Утащат тебя с собой ко всем чертям! И срать там не вздумай, – дополнила она, – а то деревенские поймают и как шкодливого котенка мордой в фекалий натычут.

– Деревенские могут, – кивнул отец, – только так, в рамках учения марксизма-ленинизма Идея! – он вскочил с табуретки. – Мы переведем бухгалтерию в другую комнату!

– Как? – мать возникла в дверях кухни.

– Временно пересадим вас в диспетчерскую и все дела.

– Но как?

– Элементарно, Вальсон! – папаша сел обратно и приосанился. – Учитесь, пока я жив, доходяги! В бухгалтерии будет вонять, поэтому женщины попросят решить проблему. Я подпишу приказ о временном переезде бухгалтерии в диспетчерскую. Там окна есть. Остальное дело техники: старшОй залезет и сопрет ящик.

– Почему там будет вонять? – с подозрением спросила мать.

– Не забивай себе голову, вонь я беру на себя. Дети мои, за мной! – он вскочил и устремился из дома.

– Слушайте, – усевшись на скамейку, притулившуюся в тени забора напротив веранды, тихо начал он. – Надо залезть под пол и подложить под бухгалтерию голову.

– Чего? – от неожиданности Пашка отпрянул. – Чью голову?

– Не твою же, – отец улыбнулся как сытый крокодил. – Куриную. Сегодня птицу забивали, а потроха и головы выбросили в яму за фермой. Возьмете несколько голов и потроха, а ты, старшОй, их подложишь.

– Почему я?

– Пашка там заблудится, а я не пролезу.

– Как я вообще туда попаду?

– Отдерем доску в коридоре, подмостки поперек лежат. Там где-то с полметра зазор между землей и полом, ты худой, пролезешь. Понял?

– Понял.

– Тогда берите мешок и чешите за головами и потрохами. Только не надумайтесь домой притащить, а то у вас ума хватит.

– А куда ее девать?

– Повесите в кустах на ветку, только подальше от дома.

Мы взяли в сарае дерюжный мешок и уныло потащились к ферме. Перебежали асфальт, дошли до зарослей бурьяна вокруг фермы. Яму с отходами нашли по удушливой вони. Выбрали среди груд разлагающихся осклизлых облепленных мухами отходов головы и кишки, зацепили палкой, засунули в мешок. Морщась, притащили к дому, привязали на дерево и пошли на огород к большим бочкам с дождевой водой – отмываться от запаха.

Когда стемнело, отец приказал нести отходы убоины к правлению, а сам взял инструменты и поехал на машине. Мы вскрыли пол напротив двери бухгалтерии, и я с мешком и фонариком нырнул под доски. Ползти по земле было неприятно, я задыхался от запаха, но спешил, боясь, что отец заколотит доску обратно, и я останусь здесь навсегда. Обошлось – бросив голову примерно посреди бухгалтерии, шустро пополз обратно, обдирая локти и пачкая колени.

– Чего так долго? – недовольно встретил отец. – Заснул там что ли? Мы тут полночи торчать будем?