Влад Костромин - В Бобровке все спокойно (Шпулечник-3)

– Не можем, он шипит… Вдруг, укусит? Батя говорил, что они кусаются больно.

– Ясно, веди.

Гусь, сердито шипя, застрял меж штакетин за кустами ежевики.

– Капусту вашу хотел сожрать, – радостно сообщил Костик, хлеща птицу прутиком по серым перьям спины.

Гусь изогнул шею, тревожно рассматривая меня.

– Паш, неси мешок, – сказал я, прикидывая, как ловчее подступится. Клюв гуся внушал уважение. – И топор захвати.

– Рубить будешь? – деловито спросил Костик. – Голову мне отдашь?

– Зачем тебе голова?

– Засушу и буду Тишку пугать, чтобы не кричал.

Тишка – младший брат Костика, тихий черноглазый малыш и я ни разу не слышал, чтобы он кричал.

– Заикой станет.

– Думаешь? – Костик почесал затылок. – Это же пенсию ему дадут? Деньги в семье будут…

– Заикам не дают. Вроде… – насчет заик я сам толком не знал.

Прибежал Пашка с мешком, разделочной доской и топором.

– Доска зачем? – спросил я.

– Под шею подложишь, когда рубить.

– Я не буду рубить.

– А зачем топор? – удивился Пашка.

– Чтобы вытащить гуся. Вы держите края мешка, – я надел на тело гуся мешок, – а я оторву штакетину.

– Он не вырвется? – тревожно спросил Пашка.

– Как держать будете. Как только голову вытащит, накрывайте ее мешком. Ясно?

– Ясно, – дружно закивали негодники.

Я осторожно отжал топором штакетину. Гусь, рванулся к свободе и ущипнул Костика.

– А-а-а!!! – закричал укушенный, бросив мешок.

Гусь дернулся, но Пашка был начеку. Ударив ногой гусака в бок, брат ловко спеленал его в мешок.

– Поймал! – он ликующе потряс мешком.

– Он меня укусил, – сморщился Костик. – А если он бешеный?

– У гусей бешенства не бывает, – я заколотил штакетину на место и отдал топор Пашке. – Давай мешок, понесу.

– Тяжелый, – радостно приплясывал рядом брат. – Много мяса. Куда ты его несешь?

– В клетку посажу.

– А рубить?

– Батя с мамкой придут, пускай решают, что с ним делать.

Длинная клетка из мелкой железной сетки, где-то украденная отцом, стояла во дворе под яблоней рядом с прудиком, в котором отец мечтал развести карасей. Я закинул гуся в клетку и пошел к турнику. Шалопаи остались, просовывая прутик сквозь сетку и дразня плененного гуся.

К вечеру разжег очаг – варить свиньям. Пашка сидел на пеньке напротив клетки и смотрел гусю в глаза.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Я его дрессирую. Смотри, – Пашка повел головой вправо, склоняясь к клетке.

Гусь уклонился влево. Пашка сдвинулся влево – гусь скользнул вправо.

– Видел? – довольный Пашка повернулся ко мне.

Гусь злобно кинулся на сетку, пытаясь ущипнуть брата, но не смог. За этим нас и застала мать.

– Вы что делаете, падлы? – ласково спросила она. – Совсем от безделья опухли? Павел, что ты вытворяешь?

– Я гуся дрессирую, – боязливо похвастался брат.

– Тебя самого дрессировать надо. Зикаешь по деревьям, как обезьяна шелудивая, макака краснозадая, Гингемы на тебя не хватает! Как дикий бедуин на верблюде по грязным пескам пустыни.

– Ничего я не зикаю, – надулся Пашка.

– Не пререкайся с матерью, подлец! Молод еще голос повышать! Не дури мне мозги, скотина! Мозги ты своему гусю будешь дурить! Откуда в нашей клетке гусь, Бармаглотовы дети?

– Он в заборе застрял, мы с Костиком его нашли.

– Значит, Костик, падла кривоногая, про него знает? – нахмурилась мать и перевела обвиняющий взгляд на меня. – А ты куда смотрел, поганец?

– А что я?

– А то, что только пререкаться можешь! Я вас зачем рожала?

– Зачем?

– Чтобы было кому воды подать на старости лет, а вы, охламоны, с гусями тешитесь!

– Что вы мать доводите, компрачикосы? – над дощатым забором, отделяющим очаг от дома, словно голова Несси из темных вод Лох-Несса, показалась лысеющая голова отца. – Мало я вас в детстве порол, паршивцы. Могу добавить.

– Посмотри, Вить, – повернулась к нему мать, – гуся откуда-то притащили.

– Жирный? – звучно сглотнул слюну отец.

– Костик видел…

– С вами в разведку не пойдешь, гаврики замурзанные, – расстроился отец. – Что теперь с гуся проку?

– Я его дрессировать буду…

– Ты это, того, – папаша погрозил Пашке пальцем, – не хулигань. А как дрессировать собираешься?

– Смотри.

Пашка и гусь показали весь набор трюков.

– Ишь ты, уткобобики! – удивился отец, прошел в калитку, уселся на пень, на котором я рубил дрова, прикурил от костра «приму». – А еще так можешь?

– Могу.

– Показывай! Потешь почтенную публику, – папаша ласково погладил себя по животу. – Монтигомо, Ястребиный глаз, Верная рука – друг индейцев.

– Сумасшедший дом! – всплеснула руками мать. – Что старый – дурак, что малый – придурок.

– Бинки, гляди, – рассмеялся отец, – Гога прямо как Куклачев. А? – повернулся ко мне за поддержкой.

– Угу, – поддержал я. – Олег Попов. Только кепки нет.

– Но-но, – нахмурился отец, – вы оба циркачи еще те, не надо братика родного в говне вываливать. Он и так из него не выбрался еще.

– Я не вываливаю, – попятился я, – я просто из вежливости, чтобы разговор поддержать.

– Смотри мне, – отец погрозил увесистым кулаком. – Продолжай представление, Гога. Ты настоящий проныра и трезубец будды.

Проныра в устах отца было одной из высших похвал. Трезубец будды еще одна высшая отцовская похвала, правда непонятно почему. Но у отца было лучше не спрашивать: или обрушит на тебя часовой водопад самовосхваления и лжи или отвесит мощный подзатыльник. Или совместит это.

– Ну вас, холеры тифозные, – сплюнула мать и ушла в дом.

До самой темноты Пашка развлекал довольного отца.

– Жалко, что Костик видел… – задумчиво сказал отец, когда пошли в дом. – А ты молодец, – ласково погладил Пашку по макушке, – хорошую штуку придумал. Весь в меня, ха-ха-ха, – отец громко захохотал.

Лягушки в пруду возле дома главного инженера от этого хохота перестали квакать. От хриплого хохота задребезжала посуда на кухне.

– Вить, тебе лечится пора! – крикнула из спальни мать.

– Не мешай, я детей воспитываю, – отмахнулся отец и снова принялся за нас. – Я вас родил, а от осинки не родятся апельсинки, ха-ха-ха.

– Сам дурак и дети такие же, – вздохнула мать.

– Разбогатеем, заведем гусиную ферму.

– Гусь – птица важная, что твой депутат, погоду на три дня вперед видит. По гусям сразу видно, кто на селе голодранец или отрепье, а кто крепкий хозяин и собственник. С ним, гусем, так просто не совладаешь.

– Там главное сноровка. Я в детстве кучу гусей поймал. Мы картошку с гусятиной тушили – вкусная штука, цимес просто, – он чмокнул кончики сложенных в щепоть пальцев.

– Вот почему на селе гуси пропадали, – догадалась мать, – А все на лис грешили.

– Я хитрее любой лисы, – щербато улыбнулся отец. – Когда воруешь, гуся нельзя ни в коем случае пугать, иначе у них мигом портится весь нагулянный нежный жир, превращаясь в вонючее ноздреватое вещество. И голову гуся лучше не рубить, положив на колоду – как мы обычно делали, и не сворачивать, а отсекать острыми ножницами для стрижки овец так быстро, чтобы птица ничего не успела понять.