Елена Джейхан - Память плоти. Психологический детектив

– Так, директор клиники, доктор наук каких-то, в смысле медицинских, светило, фамилия Смолянинов, репутация безупречная, это его люди, – он показал на стайку красивых, как на подбор, докторов в белых халатах и медсестер в розовых костюмах, среди которых своей синей униформой и туповатым выражением лица выделялся молодой парень.

– Лобков, – «Диссидент» ткнул пальцем в парня, – санитар, который обнаружил, поднял, информировал.

Лидия устало черкнула что-то в блокноте, писать на ходу с руками, на которых висел ее темный плащ и объемная сумка, было неудобно. СоложЕницын спохватился, вытащил ее плащ и переложил на свой локтевой сгиб. Он попытался вытянуть и сумку, но тут Воронкина стояла насмерть – в сумке была вся ее жизнь: документы, ручки, косметичка, книга про трепетную Надежду, запасной худи, зонтик, бутылка с водой, ключи и папка с бланками, которые предстояло оформить. Несмотря на разнородный комплект, это была, наверное, самая аккуратная сумка женщины, которую только можно себе представить: каждый предмет был в чехле, сумочке или пакетике по размеру, мелкие вложены в крупные по своему функционалу, и все уложено в сумку горизонтальными слоями в соответствии с частотой употребления. В общем, психиатр сказал бы, что у Воронкиной легкая форма обсессивно-компульсивного расстройства, а сама Лидия Ионовна называла себя аккуратисткой. Диссидент продолжил экскурсию:

– А это ее лечащий врач: тоже доктор наук, – «экскурсовод» заглянул в свой список и поправился: – Извините, кандидат наук Митрофанова.

Доктор Митрофанова улыбнулась следователю Воронкиной едва заметной понимающей улыбкой: так улыбаются друг другу встретившиеся случайно женщины, которые много и тяжело работают и достигли определенного успеха в своей области. На лице Воронкиной тоже мелькнула понимающая улыбка, и мгновенно обе изобразили на лицах серьезную озабоченность: «Мол, хотите от меня уместного выражения лица, вот вам!» Лидия записала и Митрофанову. Она спросила:

– И где этот директор?

– Ублажает мужа потерпевшей. Боится, что разнесет эту лавочку.

Чем ближе они подходили к месту преступления, тем меньше в коридорах было белых халатов и розовой униформы, тем чаще мелькали белые презервативы (так называли защитные костюмы сотрудников, работающих на месте преступления). «О, господи, сколько ж их тут? В Москве, что ли, ничего не происходит? Ни в кого не стреляют? Никого не режут?» Все больше ситуация напрягала Воронкину, которой не нравился весь этот следственный шабаш, который вообще не напоминал обычно спокойную и вдумчивую работу бригады на месте преступления.

Она совсем обалдела, когда услышала доносящийся из конца коридора приятный баритон Кеши Араеляна, старшего следователя ГУКа (Главного управления криминалистики), и и. о. начальника подразделения. «И его притащили?» На самом деле, Лидия обрадовалась Араеляну как родному. Они пришли в Комитет почти одновременно, оба на второстепенные позиции, оба выросли на службе и относились друг к другу с большим пиететом. Иннокентий Араелян, высокий, красивый, худощавый, потомственный москвич и сын двух патологоанатомов, был прирожденным лидером, энциклопедически образованным криминалистом-аналитиком и, к полному взаимному удовольствию с Воронкиной, педантом. Его единственная странность была в том, что к своим тридцати годам он был не женат, что естественно породило много слухов среди комитетских гражданских женского пола: секретарш и буфетчиц. Говорили, что Араелян нестандартной ориентации, впрочем, эти слухи не помешали ему ни стать старшим следователем, ни претендовать на роль следующего руководителя криминалистической лаборатории. А сейчас он орал своим волшебным голосом:

– Лида, Воронкина, иди сюда, изумительно! Ты только посмотри, ты только представь!

Воронкина, наконец, подошла к палате. Это была огромная для больничной палаты комната, по полу которой с пакетами для сбора улик и щипчиками ползал один сотрудник Араеляна, другой искал отпечатки пальцев, а третий заканчивал упаковку личных вещей из тумбочки потерпевшей и ее постельного белья. По обе стороны от невероятной больничной кровати стояли какие-то приборы, которыми, по-видимому, и восхищался Араелян, стойки для капельниц, трехъярусная белая этажерка на колесиках с банками, кюветами и бесчисленным количеством пузырьков и баночек. Воронкина только посмотрела и сразу спросила:

– А как она ела и, наоборот, ну, это, испражнялась? Как они вообще это делают в коме?

Араелян захлопотал вокруг Лидии, он тыкал в приборы, гроздья трубочек, проводков и темные мониторы.

– Она была семь по Глазго. Это граница, может, в сопоре уже была, даже понимала, слышала, видела. Ах, пИсала? Катетер и памперсы, конечно. Хотя они не какают.

– Как не какают?

– Так раствор поступает, каловые массы не формируются. А почему тебя именно это заинтересовало?

– Мне интересны все системы. Как она дышала, например?

– А вот тут забавно: ее только пару дней как с ИВЛ сняли. Может, уже восьмерка была или девятка. Я тебе потом специальную экскурсию устрою: лучше один раз увидеть…

Араелян метнулся к сотруднику.

– Женя, прошу тебя, переложи: он не герметичный.

Воронкина вздохнула и вышла из палаты: здесь ее помощь была не нужна. Она шла и думала: «Куда как проще ее тут угробить, зачем тащить куда-то? Значит, живая нужна была. Богатая живая в коме. Интересно, как ее хотели использовать?» Диспетчер моментально увлек ее к стеклянным дверям: там за красивой подсветкой скрывалась секретарша директора. Увидев посетителей, она оживилась:

– Вы к Пал Арсеньевичу? Он занят. У нас происшествие.

Лидия выудила удостоверение, оно лежало в самом верхнем кармашке ее любимой сумки, секретарша даже не взглянула.

– Следственный комитет. Старший следователь Воронкина.

Лидия бессознательно отметила, что чем ближе они подходили к кабинету начальника, тем тише становился голос «Диссидента», он как бы незаметно передавал бразды правления Лидии, и она все не могла понять, почему он «удалялся в туман», пока не вошла в роскошный кабинет Смолянинова и все не разъяснилось. Главврач Смолянинов, мужчина метр восемьдесят пять, притулился на краешке стула у овального стола и выглядел совершенно незаметно, а в его королевском кресле сидел мужчина неопределенного возраста, от которого шибало даже не богатством, не роскошью, хотя присутствовало и это, а беспардонной, беспринципной, парализующей властью. СоложЕницын спрятался за спину Лидии Воронкиной. Она вздохнула: «Грехи наши тяжкие», махнула в воздухе удостоверением:

– Следственный комитет, старший следователь Воронкина.

– СолженИцын, опять баба, у вас там только бабы работают, что ли?