Савелий Новодачный - Домашний рай

Нахимов молча сидел, все так же глядя перед собой. Начальник курса легонько потрепал его по плечу, и все трое медленно вышли из кабинета.

Фомин уселся в кресло, опять взял в руки отточенный карандаш, изучающе глянул на чуть сгорбленную фигуру высокого парня.

Темноволосого Нахимова с глазами то ли темно-зелеными, то ли светло-карими, крупным породистым носом, хорошо сложенной фигурой, можно было, пожалуй, назвать даже красивым. От тонкого и изящного изгиба бровей, каковыми обладал он, не отказались бы и самые придирчивые девушки. Но парень вовсе не выглядел при этом маменькиным сынком.

– Вы ведь земляки с Весником, так? Оба с Кургана?

Нахимов кивнул.

– Опекал, значит, он тебя, ты уже здесь с ним познакомился или еще раньше знал?

– Раньше… Он ведь мне и посоветовал на физтех поступать, на каникулах приезжал, задачки со мной решал, по физике, математике натаскивал. Даст задачи из прошлых вступительных, сам рядом садится, время засекает и говорит: «Ну, давай, Сашка, время пошло!» Всяким тонкостям обучал.

Александр замолчал, насупился. Именно сидящий перед ним сейчас важный проректор и портил жизнь Веснику, все время палки в колеса вставлял, на вступительных валил, на третьем курсе велел декану факультета лишить стипендии с надуманным предлогом, что на всех не хватило. Только на старших курсах, после его побед на всевозможных олимпиадах, научных работ, участии в конференциях, отстал. Много что еще можно было вспомнить, да зачем? Семена уже не вернуть.

Фомин угрюмо глядел на ссутулившегося студента, прекрасно понимая, что тот о нем думает. Сказать бы этому юнцу, что жизнь сложная штука, нельзя смотреть на нее через розовые очки, есть в ней такие моменты, когда приходится поступаться всем: и принципами, и убеждениями, да все равно не поймет. В таком возрасте у них только два цвета: черный да белый, как в допотопном кино…

– У него же только мать была, а с отцом что случилось, ушел?

– Нет, отец умер, когда он ребенком был.

– Один в семье?

– Да, один.

Нахимов замолчал, не хотелось ничего рассказывать больше этому горе-служаке, всеми силами цепляющемуся за свое кресло. Да и письмо хочет тот написать для того, чтоб хвастать потом перед начальством, какой он заботливый, мудрый руководитель.

Неожиданно для студента Фомин в сердцах воскликнул:

– Надо было просто национальность поменять и фамилию взять поскромнее! Тогда все шито-крыто было бы. Учить вас некому. Умные люди все так делают, а они что за шишки такие?! Эх, да что уж тут говорить, поздно…

Нахимов удивленно глянул на Николая Петровича: какими еще житейскими приемами тот поделится?

Но тот вдруг хлопнул себя по лбу, просиял лицом, перешел зачем-то на «вы».

– Послушайте, Нахимов, не в службу, а в дружбу, напишите, прошу вас, письмо, потом мне принесете, я отредактирую и отошлем. Очень меня вы выручите, очень! Сами понимаете, у меня были когда-то трения с его матерью, неудобно все это бездушно и канцелярски пустить на самотек, надо бы как-то по-человечески.

Нахимову так сильно хотелось побыстрее покинуть душный кабинет, словно пронизанный как раз этой атмосферой казенности, что он поспешно согласился и поторопился уйти.

Попрощался с секретаршей, гневно стучащей по пишущей машинке, толкнул тяжелую дверь кабинета проректора и вдруг неожиданно для себя увидел в коридоре тучную фигуру Туманова.

Тот стоял в некотором недоумении.

– Не знаете, что с Бирюковым стряслось? – тут же спросил доцент Нахимова. – На встрече с проректором какую-то ахинею нес. Понятно, чтоб Фомина позлить, все знают, как тому с Весником пришлось в свое время обойтись. Но в такой день зачем? А Николай Петрович – нормальный мужик, просто подневольный, опять же ответственность на нем… А этот фрукт уважаемого человека обидеть решил и на Донченко сейчас огрызнулся, да так, что та обиделась и умчалась, как скорый поезд. А ведь они вроде друзья?

Аркадий Сергеевич вопросительно взглянул на Александра, ожидая от него пикантных подробностей, к которым, по всей видимости, был охоч. Но Нахимов промолчал.

– Что это, кстати, у вас в пакете? – неожиданно поинтересовался Туманов. – Конспекты лекций?

– Тетрадь Семена, он же с ней никогда не расставался, и вчера с ним была, – ответил Нахимов.

– Пойдемте пообедаем вместе, Саша, – не дождавшись подробностей о взаимоотношениях Бирюкова, Наташи и Весника, предложил Туманов, и Нахимову пришлось последовать вместе с ним. Отказать показалось неудобным, а во время прогулки к студенческой столовой Нахимов, неожиданно для себя, разговорился.

– Я вчера после третьей пары, в два часа, с Семеном договорился встретить. В час сорок пять у меня лабы по физике закончились, и я поспешил в общагу. Когда до Первомайской дошел, увидел мчащуюся Скорую, и что-то в груди екнуло, предчувствие нехорошее охватило. Побежал за ней, а там возле профилака Семена на носилки уже укладывают. Наташе плохо стало, врач ей нашатырного спирта дал понюхать, Бирюков, вместо того, чтобы Семеном заниматься, возле нее с ваткой крутится, в чувство приводит. А я в Скорую рядом с водителем прыгнул как сопровождающий.

Нахимов замолчал, вчерашние события опять промелькнули в его голове. Туманов сочувственно пожал ему руку. Они уже подходили к столовой.

– Вечером тетя Надя, мама Весника, прилетела. Я ее встретил, в комнате Семена она сейчас, так вот, пришли к ней Бирюков с Донченко. Она вдруг на Наташу взглянула мрачно и говорит: «Ты в смерти сына виновна». Не знаю, что на тетю Надю нашло. Наташка побледнела, ничего не ответила и выбежала из комнаты…

Они прошли мимо трепещущих листков объявлений на двери столовой и начали подниматься на второй этаж.

Здесь, в преподавательском зале, было почище, и раздатчицы повежливее. Впрочем, демократизм физтеха распространялся и на то, что здесь обедали все, кто пожелает, а не только доценты с профессорами. В основном, это были первокурсники или второкурсники, еще продолжающие ходить на лекции. Как воскликнул любимец физтеха Кондратьев в своей репризе «Я не хожу на лекции, я боюсь этих огромных пустых аудиторий!» Но пока младшекурсники исправно ходили на лекции, а в перерывах также аккуратно заполняли залы физтеховской столовой.

В воскресный день зал столовой практически пустовал. Они не спеша взяли еду и уселись за столик, расположенный возле окна.

Туманов обладал изрядным аппетитом. В его сегодняшний обед вошли винегрет с идеально нарезанными кубиками свеклы, лапша с плавающим куриным мясом, увесистая продолговатая котлета, прикрытая гречкой, обильно политой темно-вишневым соусом, стакан густой сметаны, компот, да еще светло-желтый сочник с хрустящей корочкой. Аркадий Сергеевич явно любил покушать, о чем свидетельствовали и незаметно для него самого растущий животик, и тот пищевой ассортимент, что перед ним располагался сейчас на столе.