Александр Субботин - Белоручка

Но затем как-то всё само собой исчезло. Первыми перестали посещать Дом пролетариата с лекциями сектанты. Скорее всего, этому поспособствовали законы, принимавшиеся тогда в стране, и традиционные религиозные организации, всеми силами старающиеся защитить свою паству от деструктивного воздействия всяческих самопровозглашённых духовных учителей и пророков. Затем в доме перестали распространять наркотики. Этому содействовали уже силовые структуры, проводившие еженедельные рейды и облавы с собаками, натасканными на поиск запрещённых веществ. Ну а последними растворились сомнительные музыкальные исполнители. Кстати, растворились они не только в Рошинске (хотя тут понятно почему: какой интерес устраивать концерты без наркотиков?), но и по всей стране. Очевидно, у народа изменились музыкальные вкусы. Оставшись без источников дохода и не будучи в силах содержать недвижимость, тогдашний владелец дома был сильно опечален и передал свою собственность в дар городу. Хотя знающие люди поговаривали, что не по доброй воле и не в дар, а её просто забрали за долги, но кто теперь вспомнит?

Губернская администрация, оказавшись вдруг владельцем Дома пролетариата, пришла в замешательство и долгое время не знала, как использовать этот актив. Сперва там проходили небольшие концерты для служащих, поводом для которых был или День города, или День работника жилищно-коммунального хозяйства, или другой знаменательный день, и главным гвоздём программы там являлись вокальные номера «для тех, кому за». Но вскоре к служащим губернской администрации примкнули работники государственных предприятий, школ, больниц и прочих учреждений, у которых не было своих зданий, но которым тоже хотелось провести культмассовое мероприятие. Особенно в знаменательные дни. Здесь выступали гастролирующие артисты средней руки, устраивали свои выставки филателисты и проводили конкурсы любители кошек и прочей домашней живности. Таким образом, Дом пролетариата вновь стал патриархальным культурным центром. Правда, в этот раз дому решили не давать никакого названия, а просто оставили адрес: Театральная, д. 2. В свободное же от концертов и других увеселительных мероприятий (вроде балов местного кадетского училища) время Дом пролетариата простаивал в бездействии, и лишь иногда в нём проводились выездные совещания, для чего здесь был приспособлен один из залов, отремонтированный, как и всё в этом здании, после предыдущего хозяина.

Зал для совещаний, в которым господином Капризовым и была назначена встреча с необходимыми ему людьми, представлял собой довольно уютную комнату с тремя большими окнами, красным синтетическим ковром, прямоугольным столом и экраном для проектора на стене. К залу примыкал небольшой кабинет для организаторов встречи, где они могли подготовиться к мероприятию, для чего там имелась разнообразная оргтехника, шкафы, всякая мелочь вроде прозрачных пластмассовых подставок под имена и сам проектор, который надёжно прятали после каждой презентации.

Когда господин Капризов с Меркуловым вошли в Дом пролетариата, никого из приглашённых ещё не было. До начала оставалось тридцать минут, и этого времени хватило ровно на то, чтобы всё окончательно организовать.

Меркулов расставил на столе таблички с именами, согласно им разложил папки, принёс воду, и всё сделал, надо отметить, очень ловко и быстро.

Господин Капризов же налил себе чая и уселся в кабинете. Ему вдруг стало страшно, его начали одолевать сомнения. Он понимал, что именно теперь, в этот день и в этот час, он начинает свой путь, который или приведёт его к триумфу, или же поставит крест не только на карьере, но и на всей его жизни. В голове у него даже проскользнула предательская мысль, что, может быть, следует всё отменить или хотя бы перенести самое главное на потом, а теперь только присмотреться, познакомиться с обстановкой. Ведь люди, которые придут этим утром на встречу с ним, ох как ненадёжны. Сволочь, одним словом, а не люди. И им он должен довериться. С другой стороны, кому же, как не им, в таком деле и довериться? Только им, только на них вся надежда и только на них можно опереться.

«Главное, держать себя строго и спокойно, – думал Дмитрий Кириллович. – Они тогда признают. И появиться надо как-нибудь эффектно. Они это любят. Да. Непременно эффектно. Чтобы как-нибудь так: я выхожу из двери, а они уже все сидят и ждут меня. Трепещут. Надеются. Но, чёрт возьми, как я могу это сделать? То ли дело если бы написать да разложить им листы, а самому сидеть и смотреть. Впрочем, ладно. Теперь уже ничего не воротишь!»

Тут взгляд господина Капризова упал на объёмный портфель, который он принёс с собой и который лежал рядом на стуле.

«Не воротишь, – повторил он про себя. – Да и зачем воротить? Ради этого всё и затевалось, ради сегодняшнего дня я терпел. А сейчас осталась лишь малость. И как странно: и мало осталось, и много одновременно. Малость – выйти и начать, но так много предстоит сделать, если всё выйдет хорошо. И много, и мало… Кажется, я слишком много думаю. Это нехорошо. Перегорю сейчас и выйду совсем варёный. Мне будет всё равно, разумеется, но они почувствуют. Эта сволочь хоть и сволочь, но всё чувствует… И не надо её сволочью-то называть! Уверю себя, что они такие, да и оброню прямо перед ними это слово… Впрочем, это даже хорошо, если оброню. Даже, может быть, надо им об этом сказать, чтоб знали, что я понимаю, кто они такие. И что они вот у меня где будут!»

Капризов сжал свою белую чистую руку в кулак.

«Хотя где они у меня будут?! – с досадой прервал он сам себя. – О чём это я думаю-то? Какая глупость! Эх, пропадай всё зазря!.. Впрочем, стоп, стоп! Надо прекратить об этом думать. Надо не думать вообще. Надо, если я уже и остановиться не могу, подумать о чём-нибудь другом. Скажем, о Москве, о доме. Или же… Ох, но что же я всё думаю-то? Чаю, чаю горячего надо попить и успокоиться… А где Меркулов? Наверное, курить побежал. А время уже без пятнадцати… А если они не придут?! Возьмут да и плюнут? Вот позор будет! Да нет, нет же. Забыл! Они же просили ещё кому-то прислать приглашения. Списки дополнительные подавали. Наоборот, больше будет. Хорошо, что они попросили приглашения прислать, а то бы не пустил бы. Без папочки-то! Хе-хе-хе! На всех папочка своя есть. Да, на всех!»

Господин Капризов отхлебнул горячего чая, и ему стало как будто легче. Он поднялся и подошёл к окну. Тут он увидел первого приглашённого. Это был Минусов. Он спешил, быстро перебирая ногами, одна из которых была чуть короче другой, отчего было видно, как он хромает.

Господин Капризов, разумеется, знал Минусова в лицо, ибо в деле имелась его фотография, но никогда не видел его, что называется, вживую. И теперь, тайком наблюдая за этим ковыляющим пыльным субъектом, поймал себя на мысли, что в самом деле всё это сволочь и есть. Что эти люди определённо являются жалкими и ни на что стоящее не способны. И что он среди них просто-таки обязан быть главным, а они – беспрекословно ему подчиняться. Но только эта мысль пролетела в голове советника, как он тут же поспешил одёрнуть себя. Нельзя, нельзя, говорил он себе, расслабляться. И в первую очередь вот с такими, с виду никчёмными, людьми. Они и есть главная опасность, главная угроза всему делу.