Александр Субботин - Белоручка

– Ну, я, например, ничего нового отсюда не узнал, – усмехнулся Иудин, почёсывая бровь и отталкивая от себя папку. – Если вы хотели меня чем-то удивить или напугать, то у вас это не вышло. Даже третьим пунктом не испугали, который, между прочим, только отчасти является правдой.

– Дмитрий Кириллович, в самом деле, – обратился Крагин, вальяжно откинув назад голову и быстро заморгав испуганными глазами, – потрудитесь объяснить, что это значит? Ведь приведённые факты не только не соответствуют действительности, а, кажется, являются плодом больного воображения. Да и зачем это всё?

Советник взял паузу и осмотрел сидящих. Одни из них продолжали перебирать листы в папках, другие внимательно смотрели на него, некоторые даже с ненавистью, но их всех объединяло одно чувство – возмущение.

– Сейчас я вам всё объясню, – сказал наконец Капризов, дождавшись некоторого успокоения в зале. – Только не надо истерик. От этого я сам нервничаю и могу сбиться.

В это время Минусов, которого эта фраза застала уже в дверях, обернулся и, сложив на груди руки, сделал вид, что, несмотря на нанесённое ему оскорбление, готов ещё слушать, если сейчас последует пронзительное покаяние. Но покаяния не последовало.

– Дамы и господа, – приподнявшись и опершись руками на стол, заговорил Капризов, стараясь никого не обделить свои взглядом, – в первую очередь хочу заверить, что этими документами я не преследовал цели кого-либо обидеть, а поступил так лишь, как я уже неоднократно заявлял, из экономии времени. Вполне возможно, мне следовало бы встретиться с каждым из вас отдельно и обсудить имеющиеся вопросы наедине. Но я решил иначе. И кажется, не ошибся. Ведь насколько лучше и, так сказать, честнее собраться нам всем вместе и откровенно поговорить, глядя друг другу прямо в глаза. Итак, я хочу сделать вам, дамы и господа, несколько предложений…

Иудин усмехнулся.

– Вы что-то хотите добавить, Игорь Эдуардович? – неожиданно оборвав свою речь, обратился к нему Капризов.

Он нарочно заучил все имена и отчества гостей, с тем чтобы произвести дополнительный эффект, обращаясь к ним лично, а заодно завладеть их расположением. В самом деле, Иудина это на секунду смутило, но затем, вновь собравшись, он с фальшивым безразличием ответил:

– Ничего особенного, можете продолжать. Я только подумал, что если таким образом вы хотите склонить нас к чему-то… По крайней мере, со мной такой номер не пройдёт, только зря стараетесь.

– Игорь, – взволновался Престольский, который давно ёрзал на стуле, – помолчи, пожалуйста. Дай договорить человеку.

Иудин только развёл руками.

– О, нет-нет, Игорь Эдуардович, – заговорил опять Капризов, – я вовсе бы не хотел, чтобы вы так обо мне подумали. Признаюсь, дамы и господа, – обратился он уже ко всей публике, – даже немного обидно. Я желаю, чтобы моя задача состояла лишь в том, чтобы быть с вами здесь и сейчас как можно более откровенным. И, согласитесь, глупо было бы с моей стороны не предпринять ряд мер, которые в случае неудачного завершения нашего откровенного разговора защитили бы меня в будущем. Эти зелёные папки, что лежат перед вами, скорее не штурмовое оружие, а оборонительное. И призвано оно защищать меня самого от вас, как бы это парадоксально ни звучало, а вовсе не для того, чтобы я этой информацией вас к чему-либо принуждал… Итак, перейду к своим предложениям. Как вы уже поняли из моего представления, я явлюсь советником по работе с общественными проектами при губернаторе. И – внимательно слушайте, дамы и господа, сейчас случится первое откровение – в мои обязанности входит вести с вами работу. Вы – я это знаю, да и местные власти тоже – компания весьма сомнительная. Но опять-таки прошу на меня не обижаться. Вы, откровенно говоря, местная камарилья, состоящая сплошь из негодяев…

На этих словах господину Капризову пришлось прервать свою речь, ибо приглашённые принялись с гневными криками вскакивать со своих мест, загромыхали падающие стулья, посыпались листки из папок, а перед Шведом из опрокинутого стакана Престольского пролилась вода… В общем, начался хаос. Стоящий у дверей Минусов вновь подскочил к столу и, как бы обхаживая негодующих, принялся повторять:

– Я же говорил! Он мерзавец! Настоящий мерзавец! К нам подослали провокатора! Не слушайте его! Провокатор! Вы понимаете, что он нам сейчас сказал?! Мерзавец! Мелкая дрянь!

Пока все были заняты своими оскорблёнными, а потому раздражёнными чувствами, Меркулов, тихо подкравшись к двери, запер её на ключ, а затем вернулся и сел на прежнее место в ряду стульев, стоящих вдоль стены.

Господин Капризов остался удовлетворённым тем впечатлением, которое произвёл на гостей.

– Неслыханная дерзость, – пафосно вещал писатель Стуликов, обращаясь то к одному своему соседу, то к другому. – Я бывал в разных учреждениях, общался со множеством людей, в том числе и со служащими в тюрьмах. Но даже там, в месте мрачном, где сидят люди доброй воли, куда ссылают, может быть, лучших представителей нашего общества, со мной так не обходились. Даже там понимали, что писатель – это человек тонкий и неуравновешенный. Осознавали, что я могу, если довести, и чем-нибудь тяжёлым грохнуть. Но тут, казалось бы, в мире цивилизации, где человек человеку должен быть братом…

Но писателя Стуликова никто не слушал, все были поглощены собственными эмоциями, не имеющими определённого характера, но в то же время заставляющими, кажется, катиться куда-то без раздумий и без оглядки.

– Вы – мерзавец! – тыча дрожащим пальцем в Капризова, уже визжал Минусов. Его трясло от злости, и капли пота показались на его рыхлом морщинистом лбу. – Слышите, господин хороший? Вы – мерзавец! Я говорю вам это не боясь, в лицо! Можете подавать на меня в суд, но и там я буду стоять с высоко поднятой головой!

– Хамство, видимо, нынче в чести у современной власти, – громко рассуждала Агата. Иудин смотрел на неё, и ему хотелось её остановить, ибо, по его мнению, женщины не должны были вмешиваться в споры и склоки, но он и сам вдруг поддался всеобщему возбуждению и только поддакивал, и любовался ею. – До чего же может опуститься человек, наделённый хоть сколько-нибудь начальствующими полномочиями. И с этими людьми, нам говорят, надо работать? Это отвратительно, товарищи!

Единственными, кто сохранял молчание в этой компании, были Швед, которому вся эта ситуация казалась почти потешной, и эколог Канадская. Женщина сидела мрачная и сосредоточенная. Она словно что-то знала и чего-то ждала.

– Ладно, ладно! Господа! Давайте успокоимся, – заверещал вдруг Престольский. Он, как опытный переговорщик и прозорливый плут, очень хотел узнать, чем всё кончится и к чему придёт вся эта встреча. – В самом деле, Михаил Михайлович, ну что же вы нагнетаете?!