Александр Субботин - Белоручка

Меркулов хитро прищурился.

– При вас такого, – он указал на телевизор, – не будет.

Господин Капризов снял ноги со стола и серьёзно посмотрел на своего секретаря.

– Не шути на эту тему. А лучше даже не упоминай в этих стенах.

Наступило молчание. Меркулов вновь отвернулся к своему ноутбуку, а господин Капризов опять закинул ноги на стол.

– Ты же сам знаешь, что меня здесь не будет, – вдруг смягчившись, сказал Капризов.

– Знаю, – не оборачиваясь, ответил Меркулов.

– Чего же спрашиваешь, раз всё знаешь и слышал?

– Я надеялся.

– Напрасно! – рассмеялся Капризов. – Оставь надежду, всяк этим занявшийся. Лучше расскажи, что там будет на приёме? Ты был там?

– Нет, конечно. Но я кое-что слышал.

Господин Капризов интересовался ежегодным приёмом в честь Дня города, на который созывались все высокие чины губернской администрации и прочих ведомств. Впрочем, ничем интересным приём никогда не отличался, и предназначен он был больше для того, чтобы государственные служащие могли между собой покалякать о том о сём, завести нужные контакты, плотно поесть и хорошо попить. Правда, в последнее время бюджет этого мероприятия был неприлично урезан. И причиной тому, разумеется, была не воля губернатора. Поговаривали, что из Москвы неофициально разослали инструкцию, с тем чтобы на местах не особенно барствовали по различным поводам и не раздражали этим народ. Поэтому местным чиновникам приходилось теперь обходиться больше своими силами и выкручиваться, для чего, опять же как поговаривали, были приглашены на приём, кроме самих государственных служащих, и другие видные лица города, при условии что у них имелись определённый капитал и желание пообщаться с начальствующими мужами, что называется, тет-а-тет, в неформальной обстановке. Не стоит, наверное, говорить, что таких лиц среди предпринимателей и коммерсантов нашлось немало. Пришлось даже производить некоторый отбор, особенно по части полезности: кто занимался продуктами, кто импортом вин, кто мог обеспечить транспорт. Но всё же главное и основное блюдо на этом празднике жизни оставалось без изменений уже много лет и не требовало для себя никаких трат из казны – губернатор.

Приём по традиции проходил в Доме пролетариата. Там же был организован и ужин, для чего множество небольших круглых столиков расставляли по залу. По задумке гости должны были рассаживаться за те столики и на том расстоянии от главного места, где восседал губернатор, согласно своему чину или, если такового не имелось, положению. И чем выше был чин или положение, тем ближе гость мог разместиться к заветному начальству.

Но перед ужином гостей ждала другая, поистине божественная трапеза. Каждый год, в один и тот же день, что бы ни случилось, в Рошинск с концертом приезжал Марк Иосифович Либерзон, известный ещё с советских времён эстрадный певец и обладатель шикарного баритона. Ему было уже под восемьдесят, и ходили слухи, что он давно борется с неизлечимым недугом, что, правда, никак не сказывалось на его концертной деятельности. Он продолжал гастролировать и радовать публику своими выступлениями. Либерзон был так предан своей профессии и так воспитан, что подчас даже не брал плату за свои концерты, когда принимающая сторона очень хотела его видеть, но предоставить гонорар, равный его таланту, по объективным причинам не могла. Поэтому все знали, что Марк Иосифович не считает зазорным и даже, напротив, любит выступать на благотворительных вечерах, вечерах, посвящённых ветеранам, в горячих точках в полуразрушенных помещениях, посещает больницы, – словом, везде, где люди стремятся к прекрасному, но прикоснуться к нему по злому року не могут.

Рошинск для Либерзона был малой родиной, о которой он никогда не забывал и при возможности старался помочь ей в меру своих сил. А силы были немалые. Например, поговаривали, что он, не афишируя своего участия, построил в городе школу, где дети из малообеспеченных семей могли бесплатно ходить в музыкальный кружок. А ещё говорили, что если к нему обратиться с просьбой, особенно если она касается здоровья, и в особенности здоровья детей, то он непременно поможет – правда, просящий никогда наверняка не узнает, кто стал благотворителем.

Одним словом, Марк Иосифович Либерзон был очень хорошим и отзывчивым человеком. И, сидя в зале Дома пролетариата и рассматривая этого человека, его благородное, но несколько осунувшееся лицо, поредевшие с сединой, но длинные и вьющиеся у плеч волосы, заглядывая в его грустные, но светлые и ясные глаза, господин Капризов не мог взять в толк, зачем этот уникальный певец приехал развлекать такую дрянную публику, как рошинские чиновники.

«Поди, ещё и бесплатно тут поёт, – думал Капризов. – Небось, предложили, как земляку, выступить. День города всё-таки».

А Либерзон меж тем пел и пел свои популярные песни на маленькой, но очень аккуратно сделанной сцене под светом простеньких, но ярких прожекторов и даже не думал о том, зачем он здесь. Его позвали, его захотели услышать – и вот он тут, поёт для людей, поёт ради искусства, ради всего того, для чего он и был рождён на свет.

– С вами хочет поговорить Вениамин Фёдорович, – небрежно наклонившись, но твёрдо произнёс на ухо Капризову Рихтер.

После концерта господин Капризов сидел за столиком на ужине и приканчивал сочный бифштекс с салатом и помидорами. Услышав эти слова, он спокойно отложил вилку и нож и, обратившись к референту губернатора, нависшему над ним в чуть надменной, но ожидающей позе, осведомился:

– Прямо сейчас?

Губернатор только что закончил вступительную речь, похожую на тост, поднял бокал и тоже, кажется, решил неплохо закусить тем, что приготовил чиновникам к праздничному ужину один щедрый рошинский ресторатор.

– Думаю, в перерыве, – ответил Рихтер. Он внимательно смотрел в затылок Капризова, и складывалось впечатление, что ему эта ситуация кажется презабавной. – Скоро будет перерыв, приедут ещё гости. Вениамин Фёдорович пойдёт их встречать, и тогда…

– Хорошо, я подойду, – ответил Капризов и отпил вина из бокала.

– Нехорошо это, мне кажется, – заметил сидящий рядом за столиком Меркулов, когда Рихтер ушёл.

Господин Капризов и его секретарь разместились в самом углу зала, весьма далеко от основной публики, которая концентрировалась вокруг первых лиц. Но Дмитрию Кирилловичу эта близость была не нужна. Он не сошёлся почти ни с кем из служащих, да и не видел в этом особой надобности. И хотя Рошинск в целом ему нравился, он всё равно чувствовал себя здесь чужим, не особо, впрочем, сокрушаясь по этому поводу. В таком положении он ощущал себя более независимым.

– Я догадываюсь, о чём он хочет поговорить, – отозвался Капризов, рассматривая на вилке оставшийся кусок бифштекса и отправляя его в рот.