Наталья Землянская - Наследники Белого слона

– Не-е-ет!!!

…Я тогда в конце концов справилась с дверцей – и вывалилась из Кареты наружу. И повисла в пространстве. Меня окутала плотная серая пустота… Стало непереносимо холодно, и дикая тоска проглотила сердце. Вдруг нахлынуло странное осознание сгустившейся неподвижной вечности – и неизбывности этой тоски… Далеко внизу Карета сделала в мглистой бездне крутой разворот. Кони яростно и обречённо перебирали в пустоте ногами, им было тяжело. Глаза их горели огнем, из ноздрей вырывался дым… Поравнявшись со мной, Вишнёвый Лакей вытянул руку и втащил меня к себе на козлы.

– Дура!.. – рявкнул он. – Ты же могла остаться в Нигде! – и впервые я уловила на его лице какое-то проявление чувств.

***

…Диван… Дрипсы на люстре очумело таращат глазёнки… Запах лекарств… Я точно вынырнула со дна глубокого озера. С трудом вынырнула… Что же – всё только сон?! От этой мысли хотелось взвыть – и я завыла. Дико, надсадно, утробно! – так, что стало больно в груди. Какое право они имеют – кто они? – чтобы так поступать со мной!..

Потом было тихое светлое место, туманный свет из окон, суета солнечных зайчиков на никелированных поверхностях незнакомых приборов. Кто-то поблескивал глазами в оправе стёкол – я узнала: мой персональный теоретик искривленных душ. Он бубнил какие-то умные, холодные и безликие слова:

– Вы хорошо устроились, милочка! Ваша нервная система просто отключается в моменты перегрузок… Р-раз – и в пещерку!.. М-да..

Я много чего тогда узнала о себе, и всё это было, по моему глубокому убеждению, сущей ерундой и нелепицей. Как можно проникнуть в джунгли чужого сознания, когда каждому, дай Бог разобраться в своем собственном Хаосе?

И всё-таки я уверила себя, что всё было сном. Так было легче.

***

А потом в моей жизни – в реальной жизни – появился Серж. Я влюбилась в него бездумно, безоглядно. Когтями вцепилась, как утопающий в соломинку. Он был совсем не такой… ну, не такой, какого мне хотелось бы любить… Глаза Морехода лучились солнцем, а его – сочились холодным лунным светом. Он был весь такой ровный, практичный, целесообразный. Негде плюнуть.

Серж занимался программным обеспечением, а на досуге увлекался абстрактной живописью. Его картины – заумь бледных цветовых пятен и линий – имели некоторый отклик у публики, но не слишком, и Сержика это злило. Он мог часами изливать свою желчь по этому поводу, а я ведь не перевариваю раздражительных зануд… Да что там: даже волосы – светлые, тонкие, – совершенно не то! Я ведь всегда неровно дышала к брюнетам… И тем не менее, я влюбилась. Этот человек давал мне ощущение реальности, уверенности в себе. Он спокойно воспринимал меня такой, какая я есть, – вместе с моими костылями, рассеянностью, несуразностью, – и чего уж там! – психическими особенностями. Он был нужен мне. Чтобы окончательно не свихнуться.

Прежние воспоминания поблекли, отодвинулись в сумерки, и стали, наконец, действительно сном. Сладостным и горьким.

Даже дрипсы теперь реже попадались на глаза. Когда Серж первый раз появился у нас, они замерли на каминной полке, только глазки поблескивали.

– Милые пупсы, – заметил он. – Хранишь на память детские игрушки?

Я кивнула, и тайком показала «пупсам» кулак, чтобы не вздумали выкинуть какой-нибудь номер. Но всё обошлось. Они даже не шелохнулись в течение всего вечера, только их ноздри жадно затрепетали, когда он закурил, но Серж ничего не заметил.

Едва за ним захлопнулась дверь, дрипсы наперегонки бросились к пепельнице и сожрали все окурки. Дрипзетте, само собой, досталась львиная доля добычи: она просто выпихнула муженька из хрустального рая и уселась сверху, накрыв всю вкуснотищу своими юбками, а потом пухлыми ручками суетливо выискивала у себя под задом лакомые кусочки, не забывая при этом бдительно отбрыкиваться ножками от рассерженного супруга. Получив несколько раз по носу, он обиделся и пришёл ко мне. Я как раз завтракала.

– Жаль, что ты не куришь! – посетовал он.

– Курить вредно.

– Не вреднее, чем есть дохлятину! – в сердцах заявил он, топая ногами по моему бифштексу.

Вот, кстати, парадокс: эти всеядные создания не едят мясного. Просто на дух не переносят!

***

Дела в фирме пошли на поправку примерно в это же время, но меня всё это мало интересовало – я была влюблена! На одной вечеринке я представила Сержа коллегам, и наши девицы оценили его весьма восторженно. Его же, помнится, насмешила Амалия… Потом я неожиданно забеременела.

– Это какое-то чудо! – сказал мой врач. – Чудо! Но, если вы сделаете аборт, то…

А милый категорически настаивал на таком исходе:

– Мы не можем позволить себе иметь детей. Особенно ты…Вдруг потом совсем не сможешь ходить?.. Да и я только-только пошёл в гору…

У нас был долгий неприятный разговор. И я сделала это.

Я сделала это!

Моя услужливая память попыталась сгладить воспоминания: помню только белый пластиковый поднос, на белом – розовая капсула, что превращает прообраз живого человечка в кровяную кашу… Боль… Осознание непоправимого. Презрение… Презрение к самой себе… И – всё. Всё было кончено…

Той же ночью был мне сон: я грызла чью-то тонкую шею, тигриной лапой терзая упрямые позвонки и сердясь на их неподатливость. Не разжимая зубов, я мотнула головой, кожица наконец поддалась, я почувствовала стекающую тонкую струйку… Кровь?.. Кажется, я даже обрадовалась на мгновение, что у меня получилось, – и тут же меня охватил ужас: это была шейка моего сына, мальчика лет пяти… Я отшвырнула его и проснулась, все еще ощущая эту струйку в пересохшем рту.

Я успокаивала себя – это всего лишь слюна! Но ужас и омерзение не уходили.

– Это нервы, – Серж был спокоен и доброжелателен. – Тысячи женщин делают это. Или ты боишься, что тебя не пустят в рай?

Не помню, в этот же день или позже на улице мне попалась старушенция со смутно знакомым лицом. Она явно намеревалась мне что-то сказать, но вдруг, пристально вглядевшись, стремительно шарахнулась прочь, будто её кипятком ошпарили, запрыгнула с неприличным для её возраста проворством в ожидавшую машину, и черный "ройс", взвизгнув на повороте, скрылся за углом. Я так и не смогла вспомнить тогда, какое же она имела ко мне отношение?

Будильник отправился в кладовую, где пылился среди всякого хлама. Я продолжала встречаться с Сержем, безумно боясь его потерять: ведь отныне он был оправданием того, что я сделала. Оправданием убийства… Я ведь сделала это ради него! Ради нас… Я обманывала себя? Да. Но теперь это не имеет значения. Теперь, когда он умер. Потому что всё потеряло смысл.

***

…Ночь поглотила море. Остался только ровный шум прибоя. Зажегся маяк. Она видела, как под стеклянным куполом вращаются зеркала, посылая сигналы неведомым кораблям в невидимом море. На Набережной вспыхнули огни – десятки ярких жёлтых шаров. Ветер пробирался в складки плаща, пытался сорвать её шляпу, но она не двигалась с места, хотя поняла уже, что не стоит надеяться на встречу. Словно в подтверждение тому, неподалеку мягко зацокали подковы. Она оглянулась: Карета остановилась в жёлтом, освещённом фонарём круге.