Юрий Денисов - Каинова печать

Большинство зевак вереницей евреев, ведомых Моисеем сороковой год по пустыне, плелись следом до самого кладбища. Позже, когда толпа рассеялась, оказалось, что несколько могил растоптаны, кресты выворочены, а земля щедро усеяна окурками. У свежевскопанной могилы переругивались двое работяг со спитыми, жёванными жизнью лицами. В рыхлую кучу у края ямы были воткнуты лопаты, рядом лежали два толстых каната – на них четверо, взявшись за концы, опустят гроб.

Мужчины хмуро молчали, женщины плакали, прижав к губам носовые платочки. Кто-то положил на крышку гроба иконку, несколько человек подошли и поцеловали её.

– Нельзя это! – негромко, но отчётливо возмутилась одна старушка. – Он же руки на себя наложил. И к тому же был не верующий человек.

Никто не возразил, но она была права: по этой же причине протоиерей местного собора отказался отпевать Сергея. Иконку забрали. Опустили гроб, осторожно стравливая верёвки, и работяги принялись споро забрасывать яму.

Закопали, подровняли земляной холмик. Установили латунный крест с фотографией в овальной рамке и табличкой:

ГРАНОВСКИЙ Сергей Юрьевич . 1983 – 2019.

Оказалось, завещание Сергей оставил ещё два года назад – похоронить в Белокаменске и как можно проще. Это стало новостью не менее громкой, чем сама его смерть.

Там, оказалось, указан и я. Мне достался дом. Будто я могу жить в месте, где произошло это !

Я не мог оторвать глаз от фотографии. Что-то безудержно рвалось из груди при виде Его лица, свежего и юного, сияющих глаз и улыбки. Он пробуждал в душе необузданное веселье и прогонял тоску. В его мире правил порыв, а не расчёт. За свои 35 лет он пережил и сотворил столько, что иному и трёх жизней не хватит. Нам, уныло тянущим лямку, не узнать вовек ни такого восторга, ни столь острой боли, ни той силы, ума и страсти – мы слишком осторожны. Но у нас есть преимущество – мы всегда правы. Мы не падаем, потому что ползём; мы не блуждаем – мы ходим хожеными тропами. На сергеев грановских смотрят как на канатоходцев… или ярмарочных уродцев – с восхищением или презрением, поглощая их восторги и страдания с жадным любопытством, почти всегда без сочувствия. Мы хотели бы оказаться на их месте… но не хотим платить ту же цену.

Все начали расходиться. Боголепов остановился около меня.

– Ну что, теперь на поминки?

– Да, надо ехать. Хотя вообще-то не люблю я все эти сборища…

Он кивнул и двинулся к воротам.

Я постоял у могилы ещё некоторое время. Голова запульсировала болью. Я посмотрел на небо. Назревала гроза. Я поспешил к припаркованной под деревом «шкоде». Со стоном повалился на сиденье. В бардачке должен быть аспирин…

На коврик выпал конверт.

Я сжевал две таблетки и, закрыв глаза, откинулся в кресле. Сердце толкалось где-то в горле, как у загнанного волками зайца.

Отдышавшись, я поднял конверт и осмотрел. Никаких надписей.

Я не мог заставить себя вскрыть его, словно это было превыше сил человеческих.

Въехав в город, я остановился у кафе.

Официант поставил на стол чашечку капучино, а я всё колебался, впившись взглядом в необъяснимо пугающий белый прямоугольник.

Я вскрыл конверт и достал вчетверо сложенный лист мелованной бумаги.

Сделав глоток, я развернул послание; прочитав четыре коротких, вырезанных из газеты слов, поперхнулся и закашлялся.

Все обернулись в мою сторону. Девушки за угловым столиком захихикали.

– Ничего, ничего, – смущённо пробормотал я, скомкав в руке послание. Но эти слова пылали перед глазами:

ЭТО ТЫ УБИЛ ЕГО

Я подъехал к ресторану «Парнас». Преимущественно русская кухня, интерьер напоминает банкетный зал Центрального дома литераторов. Сергей внёс половину стартового капитала, но всеми делами управлял Дима. Сергей лишь изредка появлялся здесь в виде живой рекламы, привлекая посетителей… хотя некоторых он отпугнул, закатив парочку скандалов.

Люди ещё толпились у входа, зыбким ручейком втекая внутрь. Рядом остановился тёмно-зелёный «форд». Из машины вышел Боголепов – спокойный и задумчивый, как всегда. Увидев меня, он улыбнулся:

– Мне почему-то казалось, вы не приедете.

В зале на каждом круглом столике, накрытом красной бархатной скатертью, мягко горела лампа под голубым абажуром; бутылки вина, салатницы, закуски. Также у стены был накрыт большой «шведский стол».

– О, все уже здесь, – заметил Боголепов. – И Аронов, и Разин, и… Доренко.

– Доренко? Этот-то здесь что делает? Воистину: «Ад опустел, и демоны все тут!».

– Готов поспорить на миллион, Разин уже предложил ему написать книгу о нашем общем друге, его яркой и драматичной жизни и внезапной и загадочной смерти.

Мы сели. Минуту спустя на сцену в глубине зала выпорхнул Разин, и все притихли.

Надо отдать ему должное – увертюра к симфонии скорби получилась проникновенная. Сергей ушёл от нас, но его душа сегодня здесь, среди нас, я чувствую его присутствие. И он не хочет, чтобы мы грустили. Он радовался каждой минуте на этой земле, будем радоваться и мы, что знали этого великого человека. Господа, я прошу вас встать.

Торжественная тишина. Я встал и огляделся. Сумрачные, строгие лица. Мой взгляд наткнулся на Доренко, и сердце кольнула тревога.

– Садитесь, – сказал Разин, и все шумно выдохнули и расслабились.

Теперь можно было приступить к главному.

Боголепов налил себе Каберне Совиньон и навалил салату с горкой.

– Еда… В жизни есть три святые вещи: поесть, поспать, и… ещё раз поспать. А вы что?

– Я не хочу. Что-то аппетита нет.

– Это вы так скорбите?

– В последнее время вообще столько всего навалилось… Главное, я не понимаю – зачем он сделал это? Я не могу поверить. Это не он, он не мог так поступить! От чего он страдал, что могло привести его к этому? Он будто с ума сошёл под конец. У меня такое ощущение, будто я совсем его не знал.

– Бросьте. Если вы его не знали, то другие тем более. И в самых близких есть то, чего мы не знаем. Может, это и к лучшему. Так мало нужно, чтобы скатиться в безумие. Очень мало.

– Ну да, знаете, как сказал Достоевский: «Человек – это тайна. Если будешь разгадывать всю жизнь, не говори, что зря потратил время».

Боголепов внимательно посмотрел на меня.

– А скажите, – он откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди. – Каким образом что-то становится тайным?

– В смысле?

– Ладно, спрошу конкретнее – случайно или намеренно?

– Иногда случайно, иногда – намеренно.

– Так, хорошо… ну вот в тех случаях, когда намеренно – почему кто-то что-то захотел сделать тайным?

– Потому что это нужно скрыть. А это нужно скрыть…

– Потому что это выглядит очень неприглядно.

Несколько секунд я молча разглядывал его. Он взирал на меня с прежним спокойствием.