ДМИТРИЙ ВАГНЕР - ВОСЕМЬ ВИНОГРАДНЫХ КОСТОЧЕК. Детективный роман о черной магии

Она огляделась по сторонам. Звучала печальная музыка. Бармен в жилетке и белой рубашке с бабочкой протирал стаканы на фоне сверкающих разноцветных бутылок. Он был похож на ворону в калейдоскопе осенней листвы.

Ивонн достала купюру из бумажника, бросила на стол и, подставив сумку к краю стола, сгребла в нее блокнот с ручкой и мобильный телефон.

Ивонн Шнайдер поняла, что все это как-то связано: и «Дело о скелете», и Эмос Андервуд – свидетель-соучастник, говорящий грудным, гипнотическим голосом, а с ними – бессонница и галлюцинации, и, наконец, неумолимая тяга приехать в парк, сесть у фонтана, достать из сумочки мел, который она нашла на земле и чертить странный символ на гранитной плите.

Кто подсадил иероглиф в ее подсознание?

Кто написал тот портрет, который привел ее в Нуабель?

Ивонн устала искать ответы.

Она решила – и это решение стояло на прочном фундаменте сумасшедшей, но твердой, как мачта уверенности – что ей следует пойти туда снова. Оказаться в парке, сейчас, посреди ночи. Если потребуется, если парк закрыт, она перелезет через забор. Она сядет на край фонтана, но не станет ничего рисовать, а просто положит ладонь на то место, где начертана руна, и будет ждать.

Ивонн перекинула сумочку на плечо и вышла из бара. Толпа китайских туристов, заполнявших вестибюль «Нуабель Инн», галдела как стая ворон. Крики, блеск и яркий свет оглушили ее. Обстановка дергалась, кособочилась и гремела, как рваная кинопленка. Она приложила пальцы к вискам, надавила и круговыми движениями попыталась привести себя в чувство.

Швейцар распахнул массивную деревянную дверь высотой в три человеческих роста. Ивонн махнула рукой, ввалилась на заднее сиденье такси. Спустя пятнадцать минут езды она вышла. Оглянулась по сторонам и повернула влево, туда, где как она знала, пролегает короткий путь к парку святого Антония.

Ивонн шла и не думала ни о чем, как женщина, идущая на свидание. На встречу с чем-то, что разгонит мглу и подарит энергию.

Но ждал ее отнюдь не свет и спасение, а долгая и непроглядная темнота, такая же черная и холодная, как вода на дне заброшенного колодца.

Ивонн вышла за грань света уличных фонарей, и тьма набросилась на нее со всех сторон.

Экран выключился, зрительный зал исчез.

Сумочка соскользнула с плеча и упала на тротуар.

Ивонн больше не знала, где находится и куда держит путь.

Асфальт оборвался, и стук каблуков утонул в высокой траве.

Чужое дыхание согрело Ивонн затылок.

Сонную артерию, справа, пронзила острая боль. Холодок побежал вверх по кровотоку от того места, где в шею проникла тонкая, стальная игла.

Свет погас.

Вокруг шептались тени.

Кирпичное здание, где снимал офис журнал «Инсайд», в пятидесятых годах двадцатого века служило котельной при психиатрической лечебнице и имело всего два этажа. Южной стороной офисный центр примыкал к длинному, узкому и более высокому корпусу отеля, бывшему корпусу больницы. С высоты птичьего полета оба здания напоминали кочергу.

В народе это место так и называлось: кочерга. Что, впрочем, вполне было кстати для места, где пациентам из лучших побуждений регулярно и методично – в прямом и в переносном смысле – ломали головы.

В те далекие времена местные жители, иногда в шутку, а иногда всерьез говорили: «полетать на кочерге». То были времена ЛСД, лоботомии, электрошоковой терапии, а также рок-н-ролла, когда с востока дул зябкий ветер холодной войны, и многие, кто жил близ «Кочерги», привыкли к неугасающему свету в окнах больницы, а вечерами слышали вопли людей, редкие, но долгие.

Город вырос, и к концу двадцатого века больница стояла в гуще жилых домов. Ее перенесли на окраину города, а пустующее здание превратили в приличный четырехзвездочный отель.

Котельная стала бизнес-центром: «Офисы в аренду. Первый месяц бесплатно». И отель, и офисный центр составляли все тот же угол: внутренний двор занимали скамейки; полосы пешеходных дорожек лежали на газоне, как сетка из рыжих лент, а в центре сверкал, словно брусок стекла, ночной клуб «Кроличья нора».

В небольшой, почти семейной редакции «Инсайда» лишь немногие разделяли мнение Аарона Нери о том, что гонзо-журналистика для свободного художника чуть ли не дар божий.

Норма Абрамс, главный редактор и идейный вдохновитель журнала, считала Аарона главным приобретением и регулярно (каждую четвертую утреннюю планерку) говорила об этом, так чтобы все слышали. Гонзо-стиль казался следствием малой грамотности и легкомыслия, а требовал еще больше сноровки и таланта, чем сухая, лишенная эмоций газетная проза.

«Писать в стиле гонзо, – говорила Норма Абрамс, обводя собравшихся острием карандаша, зажатого в твердой и сухой как ветка ладони, – все равно, что гению прикидываться слабоумным, но при этом полностью контролировать ситуацию».

К своим двадцать семи годам Аарон больше десяти лет жил самостоятельно и вполне мог обойтись без этой поддержки. Он знал о слухах, согласно которым Норма Абрамс питает слабость к высоким, темнокожим юношам с длинными волосами, стянутыми в хвост, которые отдают предпочтение обтягивающим голубым джинсам. Но, так или иначе, Аарон хорошо писал; старые тётки его не привлекали; дома его каждый день ждала очаровательная ровесница, а потому шансы для Нормы Абрамс равнялись нулю. Ибо сплетни, если они беспочвенны (а значит безопасны), пусть остаются на совести тех, кто любит пустую болтовню.

Однако именно Норма Абрамс принесла ему в этот день хорошую новость.

Он только закончил править статью и, вернувшись со стаканом каппучино, наблюдал в окно, как с черного хода «Кроличьей норы» рабочие в оранжевых комбинезонах неторопливо разгружают продуктовый фургон, и думал о том, что неплохо бы пригласить Маргариту в этот клуб сегодня вечером.

В разгаре трудового дня, означавшем непрерывное стрекотание клавиатур, шелест бумаг, непрерывное хождение и гудение копировальной машины, когда часы над входом показали десять часов тринадцать минут, ладонь Нормы Абрамс, настолько же мягкая, какой может быть камень, завернутый в кусок одеяла, легла Аарону на плечо.

– Зайди ко мне, – сказал она. – Через полчаса.

Аарон вздрогнул от неожиданности и посмотрел ей вслед. Едва коснувшись его, Норма Абрамс поплыла по проходу в своей медленной и незаметной манере, словно патрульная полицейская машина; остановилась у следующего стола, наклонилась и что-то сказала репортеру вечерних новостей, по-матерински похлопала его по спине и двинулась дальше к следующему; и так продолжалось до тех пор, пока ее тонкая фигура не достигла конца помещения, где она повернулась лицом и с торжествующим видом окинула взглядом бурный рабочий процесс.