Екатерина Блынская - Змий Огнеярый. Мистический детектив

Георгий быстро вскочил и помог Марье перейти клади в её сторону. Взял ее за обе руки. Он был значительно выше ростом, поэтому ей пришлось поднять голову, чтобы по-приятельски поцеловать его в бородатую щеку. А что? Почему нет? Надо же ему доказать что она его не боится. И вообще…

– А ты не замужем? – опасливо спросил Георгий.

– Не пришлось, – ответила Марья. – Я же до сих пор жду принца на белом коне. Смешно? Пусть.

Георгий отпустил ее руки. Отчего- то улыбнулся лукаво, скосился на монастырь.

– Приходи завтра на раннюю обедню. В нижнем храме, где иеромонах Илларион служит.

– Спокойной ночи, – сказала Марья с прохладцей. – Не провожай меня, тут рядом добежать, – и она, накинув на плечо Георгию его куртку, быстро пошла к тропинке и полезла наверх, на холм берега, светя голыми щиколотками.

– Гоподи, спаси мя от обольщения бесовского! – сказал Георгий, следя за ней не без удовольствия, и, присвистывая, почти побежал к монастырю по каменистой дорожке.

По Пине плыла группа байдарочников и пела на разные голоса старинную хулиганскую песню.

8.

В тот вечер, как Марья и Георгий гуляли, старуха Серафима застала Мариониллу за странным занятием. Девица сидела в позе лотоса на своей кровати и смотрела в мобильник, быстро набирая пальцем сообщения. Как только голова Серафимы в черном платке просунулась за занавеску, Марионилла быстро спрятала телефон в одеяло и кивнула старухе головой.

– Да ницего не хоцу. Хоцу, щоб тебя отсюда прибрали, – сказала Серафима.

Марионилла покраснела, постучала кулачком о кулачок и провела ребром тоненькой ладошки по горлу, сжав и без того тонкие губы.

Серафима вздохнула.

– Живи, малеванная.

И пошла спать в свой закуток, в самое теплое место, за печку, на тахту.

Марья вернулась вдохновленная, счастливая и краснощекая. Свежестью пахло от волос, закрутившихся от влажного воздуха мелкими кольцами. Марья чувствовала какую-то силу. Её чуть ли не подбрасывало. Она захотела поговорить с Серафимой, но та уже сняла платок и в косынке, плотно закрывавшей волосы, в позе предрекающей сивиллы, закрыв глаза и сложив руки на коленях, сидела на высоченной перине, свесив тонкие, щеглиные ноги. Марья зашла в переднюю комнату, где на столе уже остыл самовар, чтобы проведать Палладию.

Палладия лежала прямо, ровно, открыв глаза. Марья подошла, услышав ее чуть сипловатое, но мерное дыхание. Палладия не спала. Она улыбалась и что-то очень медленно, очень старательно говорила, но нельзя было разобрать и понять что.

– Про змия огнеярого бредит, – сказала Серафима, дребезжа и напугав Марью.

Марья заглянула в глаза Палладии и заметила, что в полумраке комнаты, где горела одна лампочка под вязаным абажуром, зрачки той ушли в глубину радужки. Марье стало жутко, и она села за стол и налила себе чай.

В ту же минуту из-за своей занавески выскочила Марионилла и, мыча, стала кричать на Марью что-то непонятное.

– Она ярится, што цай остыл, – пояснила Серафима.

Марионилла же, подхватив горячий заварник, выбежала из комнаты в сени.

– Налить пошла, сухая родия, – прошелестела Серафима. – Стала девка в табор бегать. Видать, нашла себе ухазора.

– А она внучка бабушки Палладии? – спросила Марья тихонько, прислушиваясь к звеньканью посуды за стеной.

– Никакая она не внуцка. Ее сам внуцок Палладьин прислал смотреть за бабкой. И! Как приехала, так сгинуло ужжо целовек дваццать. Ты сходи на погост, там видно. Она змия, она… Избави нас Христос от нее!

И старуха смолкла, снова прикрыв глаза.

Марья немного напряглась, когда вошла Марионилла, неся на блюдечке вафли и заварник с горячим чаем. На этот раз Марья внимательно изучила чай, который плавал в чашке. От греха подальше. Это ьбыл совсесм не тот чай, что пила бабушка Палладия. А обыкновенный. Без трав, перебивавший искусственным ароматом.

– Нажористые химикалии.– вспомнила Марья свою детдомовсую призказку, когда их поили растворимыми напитками « Юппи» и « Зуко»

Она прихлебнула немного, скорее ради приличия, что Марионилла не просто так ходила за чаем для неё, надкусила ковригу Георгия и пошла спать.

Однако среди тихой ночи, когда все уснули, над заросшим током за Опашкой взлетел со свистом в небо хвостатый шарик, блеснув во всех окнах ярким, словно электрическим светом. Старуха Серафима, услыхав его даже не ушами, а некой внутренностью, тут же вскочила, приникла к окну – и, закрыв глаза, кинулась назад. Еще шарик, еще… Шипение, свист!

– Спаси, осподи! От рабы Божией Серафимы и от дому ея отгони летающего змия огненного и духа нечистого, прикасливого, денного и нощного, полуденного, утреннего и вечернего, часового и минутного, всю силу нечистую! Отврати его ото всех ея дум и помыслов, видений и мечтаний, действий и воли… Спаси, осподи, меня!

Старуха бросилась на кровать, закрыла голову подушкой и стала горячо молиться, сухо плача и вздрагивая.

9.

– Говорят, у вас тут народу много померло. А отчего? Может, эпидемия? – спросила Марья продавщицу.

– А кто знает? Кто их знает? Помирают, потому что пьют. Больше не от чего. Тут жить ща можно. Только работать негде.

– Да, это проблема для всей страны.

Света перекрестилась на угол, где висел православный календарь с указанием церковных праздников. Марья заметила, что продавщица немного косит и разговаривает чуть заторможенно.

– Может, как разрез выроют, так все и вернутся…

– Какой разрез?

Света пожала плечами.

– А тут, где деревня, холм. Там будут чё- то добывать. Думаю… может… лучше будет на ихних алмазах.

Марья вскинула рыжие брови.

– Да? Там что, кимберлитовая трубка?

Продавщица скривила губки.

– А я не знаю, как оно называется… Уже давно бы открыли, да тянут из-за директорской бабки! Это она все тут сидит и никуда не уезжает. А он разработку не начинает, пока она не помрет… Может, это только слухи, но говорят потихоньку. Да хоть спросите у Георгия. Он прошаренный, в курсе.

Марья накинула платок и пошла к обедне. Впереди нее уже тянулось несколько бабок из Хамова и человек пять автотуристов из кемпинга, шумных и одетых в попугайные майки и шорты. У входа в монастырь им перегородила дорогу местная смотрящая бабуля и заставила надеть юбки и платки, которые тут же и запродала им по полтиннику за штуку.

Местные прихожане и наезжающие туристы в праздники создавали толпу в нижнем приделе Свято-Успенского храма. Когда приезжали паломники, к иеромонаху Иллариону и вовсе было не подступиться. Он по полчаса выслушивал исповедующихся, и люди покидали его с разными чувствами. Многим он отказывал в исповеди, коротко бросив: «Подготовься – приходи». Марья даже не думала к нему попасть. Она оглядывала стены и вдруг увидела справа усеянную головками горящих свечей большую икону святого Георгия, сидящего босиком на огромном крутоголовом белом коне и поражающего острым концом копья в разверстую пасть змия с раздвоенным языком. Марья на миг замерла посреди прохода, протиснулась к иконе и, увидав свое отражение в стекле, которым было забрано изображение святого, удивилась, насколько просто она выглядит в белом платочке, с выскочившими вокруг лица рыжеватыми, почти ржаными мелкими локонами.