Анатолий Лубичев - Сокровища Наполеона

Маршалом овладело чувство вины и стыда перед этим солдатом, фактически героем, доведённым до сомнения в своей доблести и умоляющего его простить, – «А, я, маршал Великой армии, не виновен ли я в том, что сейчас происходит, ни я ли начальник генерального штаба всё это допустил, ни я ли довёл солдата до этого его состояния?..»

Бой в лесу затихал, всё реже звучали выстрелы и, наконец, стихли. «Чем закончился бой?.. Что если смогли отбиться?..», – Бертье готов был послать адъютанта разведать обстановку, как вдруг из леса лавиной выкатилась группа всадников.

Бертье сразу признал в них русских казаков, не смотря на небольшое их число, они смело с гиканьем и свистом, размахивая короткими копьями и шашками, бросились на значительно превосходящих их числом егерей.

– Егеря! К бою! – Моруа выхватил из ножен саблю, – За мной егеря! Вперёд! За императора! За Францию! – и первым направил своего арабского скакуна навстречу казакам.

Видя превосходящие силы французов, казаки, вдруг повернули коней, пытаясь скрыться в лесу. Егеря бросились в погоню, воодушевлённые неожиданным успехом, и это было их роковой ошибкой. Приблизившись к опушке леса, казаки вдруг повернули коней и приготовились к встрече. Егеря были совсем рядом с ними, когда из-за деревьев раздался ружейный залп, а по флангам, из леса, на французов, охватывая их кольцом, мчались две сотни гусар.

Ловушка захлопнулась. Исход боя был предрешён. Несколько офицеров, сопровождавших карету, сорвались с места и, выхватив из ножен, сабли с криками «За императора! За Францию!» поспешили на помощь. За ними тут же последовали все остальные.

– Господин маршал, позвольте и мне, – ездовой умоляюще смотрел на Бертье.

– Это твой выбор. Да, хранит тебя «Всевышний».

Ездовой приготовил пистолет и направился в сторону боя.

– Стой! Вернись! – Бертье спешился, снял свой походный небольшой кожаный мешок, сбросил лежащий на холке коня тулуп, и передал повод подошедшему ездовому.

– Имя твоё, солдат?

– Бертран, ездовой гвардейского полка армии императора Франции Наполеона!

– Удачи тебе Бертран.

Подоспевшее к французам неожиданное подкрепление немного смутило их противника, но ненадолго. Его превосходящие по численности силы и хитрый манёвр сделали своё дело: французы сначала поодиночке, а потом и группами, стали бросать на снег оружие и сдаваться на милость победителя.

Вернулся один из адъютантов. Он прижимал к груди правую руку, из большой резаной раны обильно сочилась кровь,

– Всё кончено господин маршал, – он сделал попытку произнести ещё что то, но вдруг потерял сознание и соскользнул с седла.

Бертье снял со своей шеи белый офицерский шарф, свернул его и прижал к ране пытаясь остановить кровь.

– Пьер! Помоги мне! – они втащили раненого внутрь кареты, – Останови кровь и перевяжи рану.

Бертье поднял упавший на пол кареты окровавленный шарф, хотел передать его Пьеру, но передумал и взглянул на императора. Наполеон сидел, откинувшись на мягкую спинку сиденья, не принимая никакого участия в происходящем. Лицо его было бледным, глаза прикрыты слегка дрожащими веками.

– Сир, Вы не могли бы обмотать голову вот этим?.. – поверьте мне, это единственная возможность избежать плена, если не изменит нам удача.

Не произнеся ни слова, Наполеон протянул руку к шарфу, лицо его ещё более побледнело, ни кто, как он, не представлял всей серьёзности случившегося.

Бертье отшвырнул в сторону треуголку, сорвал эполеты и ордена, отстегнул шпоры и забросил всё это подальше в сугроб. Поднял тулуп, отряхнул его от снега и одел, глубоко запахнув полы. Собрался уже влезть на козлы, как заметил группу всадников, приближающихся к карете.

Впереди на танцующем под ним породистом скакуне восседал совсем ещё молодой мужчина. На голову была глубоко надвинута шапка из рысьего меха. Торчащие из—под неё пышные бакенбарды, вздёрнутый нос, закрученные кверху усы, отрастающая борода и сабля в руке рисовали Бертье образ разбойника-партизана, и лишь распахнутый полушубок являл глазу голубой гусарский мундир.

Потому, что сопровождающие гусара всадники следовали чуть поодаль сзади, Бертье легко определил в нём главного среди прочих. Достав из мешка треух и, держа его в руке, сделал несколько шагов навстречу и опустился на одно колено перед гусаром,

– Господин офицер отдаём себя в ваши руки и надеемся на вашу милость. Я интендант, я не держал в руках оружия и не убивал русских солдат, я сопровождаю раненого племянника, он единственный сын у моей сестры, я обещал ей позаботиться и защитить его. – Произнёс Бертье, надеясь, что офицер понимает его французскую речь, – Пощадите нас и разрешите двигаться далее, возьмите всё, что у нас есть, но только проявите милосердие…

– Поднимитесь! Мы не разбойники. Тем более не воюем с ранеными и пленными, – произнёс офицер по-французски, сильно грассируя, – Отворите дверцу.

Бертье, внутренне содрогаясь, стараясь не показать ни малейшего признака волнения, открыл дверцу кареты.

Офицер направил своего коня к карете.

– Денис Василич, поберегитесь, право дело, – предостерёг его один из казаков, протянув пистолет.

Но тот, оставив без внимания эту просьбу, подъехал к карете и, с трудом сдерживая своего скакуна, склонился и заглянул внутрь.

На сиденье лежал раненый, покрытый большим вязаным пледом, окровавленная повязка прикрывала значительную часть его лица. Над другим раненым, лежащим на полу кареты, склонился молодой юноша в гражданской одежде, пытаясь остановить кровь, струившуюся из глубокой раны на руке.

– Вы свободны. Желаю Вам довезти раненых живыми. Будут останавливать, говорите: Полковник Давыдов выписал подорожную до самой границы России, моё слово, что охранная грамота.

– Спасибо Вам господин Давыдов, я, мои родственники и друзья никогда не подниму более оружия против русской армии, против России, обещаю, слово дворянина, – Бертье взобрался на козлы, и карета быстро заскользила по накатанным колеям.

Из леса выдвинулась группа пеших и конных крестьян во главе, с уверенно сидящей без седла на рыженькой лошадке, молодицы с пистолетом в руке. При приближении, по внешнему виду и крепкому телосложению легко определилось её крестьянское происхождение. Немного выдвинутый вперёд подбородок и суровый взгляд придавали ей черты мужественности и властности. Голова была закутана в платок из толстого самотканого сукна, из-под длинной холщёвой юбки выглядывали ноги обутые в лапти. Шуба из овчины, собранная внизу борами, плотно облегала фигуру.

– Усё, барин, с обозом управились. Ни когда такой добычи не было, сколь оружия да коней, да прочага всяво, не счесь, – доложила она Давыдову.