Анатолий Лубичев - Сокровища Наполеона

– Ефимыч, заглянул бы ты к барину, спит – аль нет? Еже ли хворый – можно завтрак в спальню подать… Холодное уж всё, – кухарка заботливо прикрыла горшочек с кашей салфеткой.

– И то, Ефимыч, сходил бы посмотрел, что там с барином, – присоединилась к просьбе горничная.

– Вот ты и иди, у тебя ноги молодые.

– Не, не моё это дело, барин сердиться будет. Ну, иди, иди, чаво ждёшь! – произнесла она повелительно, подчёркивая своё главенство среди прислуги.

Ефимыч медленно пошёл в сторону спальни, шаркая ногами по вощёному дощатому полу и недовольно ворча.

Приоткрыв дверь, он краем глаза заглянул внутрь. Некрасов лежал в постели, до подбородка укрывшись стёганым пуховым одеялом, его глаза были прикрыты, на лице отражалось спокойствие и умиротворение. Ефимыч прислушался. Ничто не нарушало тишины в спальне. « Не спит», подумал слуга и произнёс сначала тихо, затем громче и громче:

– Барин, надоль чево?.. Вы здорвы ль?.. Не желаете ли откушать?.. – он вошёл и стал осторожно подходить к постели, всё ближе и ближе.

– Ваша милость, Вы не спите?.. Я не потревожил Вас?.. – он склонился над Нестеровым, его губы задрожали, – Батюшка мой, барин, как же так.

Он опустился на колени и зарыдал, припав к ещё тёплой руке хозяина.

Время было к обеду, когда, не дождавшись возвращения Ефимыча, и чувствуя беду, горничная поспешила к управляющему, который часом раньше вернулся из поездки. У двери спальни собралась вся прислуга.

– Барин не звонил ли в колокольчик?

– Нет, Лука Поликарпыч, не звонил. А, Ефимыч, как зашёл, так уж сколь не выходит, я и послала за Вами.

Управляющий осторожно постучал в дверь, прислушался, постучал громче, за дверью было тихо. Он отворил дверь. Ефимыч лежал на полу у постели. Слуги медленно заполняли комнату, послышались всхлипывания и тихие молитвы.

– Найдите Федьку, пусть едет за доктором и батюшкой, да из Холма привезёт всё для похорон. Соберите баб, кто в этом имеет опыт, обмыть да одеть преставившихся.

Покойных отпевали в небольшой сельской церкви, в селе Пантелеево. Захоронили их рядышком, там же на церковном кладбище.

По прошествии, установленного местными обычаями времени, на могилы возложили каменные плиты, изготовленные печником Прохором из местного, добываемого в небольшом карьере известняка. Будучи неграмотным, он долго и кропотливо переносил на камень нарисованные управляющим буквы: «НЕСТЕРОВЪ АЛЕКСАНДРЪ МИХАЙЛОВИЧ помещик 1731г – 1812г».

Имя Ефимыча так и не вспомнили, и сколько годов ему было, никто не знал, написали просто: «ЕФИМЫЧ крепостной крестьянинъ ХХХХ – 1812г».

Г л а в а 2

Г У В Е Р Н Ё Р

Потрёпанный волнами морей и океанов двухмачтовый галеон с совсем несоответствующим для его вида названием «Король Людовик» причалил к одной из пристаней Санкт-Петербурга. Дружно опустив несколько сходней, матросы начали спешную разгрузку. Капитан не желал платить лишние золотые монеты за простой у пристани.

С трудом выбрав момент, на берег сошёл молодой человек с небольшим кожаным саквояжем в одной руке и с внушительным баулом в другой.

Город встретил гостя неприветливо: с неба, затянутого низкими тёмно-серыми облаками, не лил, а медленно опускался на землю мелкими, почти невидимыми для глаз, каплями дождь. Но строгая красота этого северного города не осталась без внимания юноши, и он с интересом разглядывал раскинувшуюся перед ним панораму российской столицы.

Созерцание длилось недолго. К нему подкатила коляска, запряжённая двумя рыжими кобылками.

– Куда, господин хороший, соизволите ехать? Всегда готов услужить. Город знаю, как свою жану. Прошу сударь в карету. Довезу! Недорого возьму: копейку за езду, а пятак просто так, – быстро выпалил кучер, управлявший лошадьми, не давая юноше вставить хотя бы слово в ответ.

– Мне не в город, мне в Москву. Отвези меня к вокзалу – молодой человек произнёс это по-русски, лишь еле заметный акцент выдавал в нём иностранца.

– Зазря съездите, господин хороший. Нынче поездов до Москвы не будет, да и завтра тоже.

– Спасибо, что предупредил. Тогда вези-ка меня в ближайшую гостиницу.

– В гостиный двор? Это мигом. К гостиным рядам значитца.

Юноша бросил вещи в коляску, и с трудом уселся в скрипящую и неимоверно качающуюся, по причине изношенности рессор, коляску. И вспомнив науку учителя русского языка, с видом знатока произнёс:

– Да, да, к гостиным рядам, дружище. Быстро домчишь – на водку получишь.

Кучер хмыкнул, но промолчал, «До рядов рукой подать, где уж тут разогнаться» Прокатив седока по нескольким улицам города, кучер остановил лошадей у распахнутых дверей, над которыми на большой, окрашенной под золото, доске было написано не совсем ровными буквами с вензелями: « НУМЕРА . КОМНАТЫ . КРОВАТИ» .

Расплатившись с кучером, молодой человек вошёл в гостиницу. Скромное внутреннее убранство говорило о том, что её постояльцы не из богатых представителей общества. «Что ж, тем лучше, меньше будет ненужного ко мне внимания», только и успел подумать посетитель, как к нему быстрой походкой приблизился приказчик, сопровождаемый слугой. Слуга подхватил баул, а приказчик угодливо произнёс:

– Нумер соизволите-с?..

– Отдельную комнату на несколько дней, – молодой человек достал трёхрублёвую ассигнацию. Приказчик молниеносно выхватил бумажку,

– Обедать желаете-с в нумере или в общем зале?

– В нумере, – стараясь придать голосу твёрдость и уверенность, произнёс юноша и последовал за слугой.

Устроившись на ночлег, Жак Поль Бертье, утомлённый «ничегонеделаньем» на корабле, решил побродить по городу.

Санкт-Петербург поразил его уже при приближении корабля к пристани, когда он наблюдал с палубы за появляющимися из пелены дождя силуэтами дворцов, соборов и шпилей.

Чем дольше он бродил по улицам города, тем более поражался величием и красотой российской столицы, которую до этого знал лишь по рассказам да из немногих книг, попавших к нему в руки. Золочёные купола соборов и церквей, Петропавловская крепость, гармонично вписывающаяся в общий ансамбль города, Адмиралтейство с устремлённым в небо шпилем и широкая Дворцовая площадь – очаровали его.

Весь этот, открывшийся ему облик города, совсем не соответствовал тем давним рассказам деда о невежестве и бескультурье русских. И он грустил, что не сможет оставаться в этом прекрасном городе надолго.

Жак бродил по городу, останавливаясь у каждого интересного своей архитектурой здания, любуясь его красотой, заходил в многочисленные лавочки, увлечённо интересовался незнакомым ему товаром, но ни чего не купив уходил, неспешно расхаживал среди торговых рядов на базарной площади, жуя калач с маком, который купил тут же. Испробовал сахарный леденец в виде петушка, на палочке, и запил его забористым, с пузырьками, брусничным квасом.