Анатолий Лубичев - Сокровища Наполеона

Утором его разбудил грохот колясок по мостовой и крики извозчиков. Он сразу вспомнил о происшествии накануне, и к состоянию похмелья присоединилась душевная опустошённость и жалость к самому себе.

Жак открыл дверцу массивного дубового шкафа, стоящего у двери. Вещи были на месте. Он поспешно проверил внутреннее содержание саквояжа. Паспорт; бумаги, подтверждающие цель его приезда в Россию; копии документов, завещанных дедом, изготовленные им, на всякий случай, без важных, необходимых для поиска сокровищ пометок, – лежали нетронутые. Он нащупал на груди под одеждой, пакет с картой, – «Слава Господу, она в сохранности».

Поднеся ближе к окну баул и расстегнув ремни, стал неторопливо выкладывать, уложенные заботливой рукой слуги, там во Франции, вещи, кладя их на рядом стоящий табурет. Его лицо вдруг побледнело. Он вскочил и выбежал из комнаты с криком: «Меня ограбили! Меня опять ограбили! Помогите! Помогите! Вызовите полицию!». Жак был не в себе. Приказчик и несколько человек из прислуги обступили его с вопросами.

– Меня ограбили, уже дважды ограбили. Из моего номера пропали очень ценные вещи, очень ценные. Прошу, вызовите полицию.

Приказчик тут же послал одного из слуг, который расторопней других, в участок.

Городовой, войдя в комнату Жака, распахнул шинель и, усевшись на табурете, угодливо освобождённом приказчиком от лежащих на нём вещей, внимательно слушал рассказ Жака о его несчастье, пока тот не замолчал. Затем заглянул в раскрытый баул,

– Скажите, это Ваши вещи?

Жак вынул из баула, помятый бронзовый кубок и оловянный подсвечник,

– У меня ничего подобного не могло быть. Золотые кубки, драгоценные украшения, часы с золотыми цепочками и, наконец, несколько редких старинных книг и библия, в переплёте, украшенном золотым плетением – вот, что лежало здесь. Я намеревался всё это выгодно продать в России.

Городовой взял из рук Жака кубок и обратился к приказчику,

– Эти вещи из гостиницы?

– Ни как нет, Ваше благородь. Такого не держим-с.

– Были ли у вас случаи краж вещей у постояльцев?

– Никак нет, как можно-с. Избави Бог. Не было таких случаев. Как на духу говорю, – произнёс он крестясь.

– Скажите мне… – городовой замялся.

– Жак Поль Бертье, француз, в России по поручению газеты, – и Жак передал городовому бумаги, подтверждающие сказанное.

– Скажите мне, Жак Поль Бертье, дорогой Вы мой юноша, зачем вору тащить сюда всякую рухлядь, а потом укладывать в Ваш багаж вместо украденных вещей? И заметьте… Аккуратно. – С какой целью? Пошутить над вами? Вряд ли. Тогда зачем?

– Право не знаю, – Жак стал внимательно рассматривать содержимое баула, доставая вещи одну за другой. Они были явно французского происхождения.

– Не знаете. А я знаю. Это сделано, чтобы хозяин вещей как можно дольше не обнаружил бы пропажу. А это значит…

– А это значит, что кража совершена на корабле, на котором я приплыл.

– Я уверен, юноша, что так оно и есть. Но здесь я бессилен вам помочь. Палуба корабля это территория Франции, и полиция не вправе без соблюдения определённых условий просто так вторгнуться на её территорию. Еже ли идти официальным путём, пройдёт ни один месяц, прежде чем это дело разрешится. Спешите-ка на корабль, и обратитесь к капитану. Я думаю, ему не составит большого труда найти вора. На этом свою миссию считаю законченной. Счастливо оставаться. Желаю удачи, – и городовой приложил руку к козырьку фуражки, на которой сверкала кокарда с двуглавым орлом.

Жак, опередив городового, выбежал из гостиницы и поспешил в сторону пристани, то и дело, натыкаясь на прохожих и на ходу извиняясь.

На месте, где причаливал «Король Людовик», была пришвартована рыбацкая шхуна. Матрос со шхуны показал на видневшийся вдали парусник,

– Опоздал, господин. Часа два-три как отчалил Ваш «Людовик». Идёт с попутным ветром и на всех парусах. Не догнать.

– Проклятье. Это невозможно понять умом. Всё против меня. Всё, даже ветер.

– Зря растрогались так, господин. Из Петербурга много кораблей и пароходов уходит в разные страны. Непременно уплывёте. Желаете в Ригу – плывите с нами, дорого не возьмём.

– Если бы так. Мне совсем в другую сторону, мне в Москву.

– Я подумал Вы латыш, говорок особенный, вроде как местный, а вроде и нет, – матрос уселся, свесив ноги через борт, надеясь продолжить разговор.

– В Москву, говорите? Это Вам на вокзал. По железной дороге быстро домчитесь, суток не пройдёт и в Москве. Если конечно деньжата в кошельке водятся, – вступил в разговор другой матрос, возившийся с пеньковым канатом.

– Ну что пустое болтать. По господину разве не видно, что не из бедных. А про железную дорогу точно. Это самое верное решение будет,

– Про «чугунку» мне советовали. Но только он верно упомянул о кошельке. У меня даже кошелька нет.

– Можно с ямской станции на перекладных доехать, но это тоже не дёшево, – опять вставил второй матрос, – Ещё можно по воде. Многие барки ходят по озёрам и рекам в Москву, вон у другого причала грузятся, забодай меня комар, еже ли хоть одна из них ни отправится до Москвы. Поспрашивайте, может случиться, и возьмут пассажиром. О цене не переживайте, сговоритесь, даст Бог, намного дешевле будет.

Жак без труда отыскал барки, направляющиеся в Москву. Они представляли собой одномачтовые плоскодонные судёнышки, предназначенные для плавания по мелководью.

– Могу я поговорить с капитаном, – обратился Жак к бородатому мужику в длинной, подпоясанной верёвкой, холщёвой рубахе, спустившемуся с судна за очередным тюком с грузом.

_ У нас нету капитана, у нас хозяин, Морозов Лука Лукич. Вон он на соседней барке, на корме в камзоле и в пёстрой жалете.

Жак попытался жестами привлечь к себе внимание, но, поняв бесполезность своих действий, прокричал, – Лука Лукич! Лука Лукич! Я по делу! Найдите минутку, выслушайте!..

– Что, сударь раскричался, вишь – человек занятый. Какое такое дело? – хозяин барки уверенно спустился по шаткому траппу на пристань, придерживаясь за натянутый канат.

– Какое дело торговое али государственное? Пошлину я оплатил сполна, как положено. У меня завсегда всё чин чином.

– Лука Лукич, дело моё сугубо личное. Возьмите меня до Москвы пассажиром, я оплачу, отдам всё, что имею, – Жак достал из кармана помятые банкноты.

– В Москву говоришь. Спрячь, сударь, свои бумажки, не к чему они мне, не велика прибыль. Пассажиров не вожу, для грузов места мало.

– Лука Лукич, посочувствуйте, войдите в положение, одна надежда на Вас.

– Нарассказывали уже про доброту мою, а я не добрый и не жалостливый. Да знаешь ли каков путь до Москвы, это ж тысячу вёрст, через Ладожское море, по Волхву и Ильмень-озеру, по речушкам и каналам, на парусах или вёслах. Бывает на лямках супротив течения, да волоком через пороги. До Волги от сель далече, а по Волге и Клязьме – ещё сколь… Путь долгий и опасный, не всяк выдюжит. Бывает что, и разбойники балуют. Стрелять-то умеешь?.. Вижу. Умеешь. Из господ, вижу, будешь… – После расскажешь о себе, путь долгий.