Агния Шугурова - Бычки в томате. Иронический детектив

Хелен Зейц появилась в их семье за год до гибели родителей. Сколько Рут помнит фрау Хелен в их с дедушкой Абрахамом жизни – экономка совершенно не изменилась. Та же прямая спина, те же идеально уложенные в гладкую прическу волосы, строго поджатые губы, черное узкое платье в пол и кипенно-белый воротничок, те же руки без маникюра, сложенные в замок. Фрау Зейц имела привычку разминать пальцы – от постоянной домашней работы руки ее сильно уставали.

Возможно, из-за отсутствия проявления каких-либо чувств, у фрау Зейц не было предпосылок к формированию мимических морщин, но то, что эта женщина никогда ни при каких обстоятельствах не пользовалась макияжем и неистово ругала Рут за попытки нанести помаду – суровая правда. Это экономка отправила для Рут в Штаты извещение о смерти дедушки Абрахама. Это она полностью взяла на себя организацию похорон. Она и сейчас молчаливой тенью скользит по дому, приводя в порядок вещи и документы. Она встретила Рут, когда та приехала в замок, приготовила ей ужин и комнату. Хорошая женщина. Правильная. Но она не любит их – ни Рут, ни Абрахама. Она просто выполняет свою тяжелую работу. И поэтому представления о настоящей семье у девочки формировались на примере семьи старого Вилли – дедушки Вильяма, родного брата Абрахама, которого старик, пожалуй, любил больше всех своих родных. И Вилли отвечал ему взаимностью. По крайней мере, Вильям был единственным человеком, который был удостоен чести быть вхожим в дедов кабинет, где они закрывались и часами вместе шуршали бумагами, а дед спокойно курил свои сигары. Единственным, не считая почтенной фрау Зейц, которая приносила старику какао и делала обезболивающие уколы. После посещения старого Вилли дедушка Абрахам на время будто превращался в обычного человека – он мог прогуливаться по замку, опираясь на свою массивную трость с набалдашником в виде головы злобно оскалившейся собаки, потрепать по волосам подвернувшуюся под руку Рут, поговорить о погоде, подагре и политике. Через час-полтора дед удалялся в свой кабинет мрачнее тучи, запирался там и снова погружался в пучину своей бездонной, как черная дыра, таинственной души.

Дедушка Вильям – полная противоположность Абрахаму, будто они вовсе не родные братья, и, если бы не крепкая братская привязанность, Рут была бы на сто процентов уверена, что они не родные. Абрахам был высоким, сутулым, массивным, его мрачное лицо с выраженными надбровными дугами украшали близко посаженные карие глаза под кустистыми бровями, а левую щеку пересекал безобразный грубый рубец, который оттягивал левый угол рта книзу и придавал лицу деда еще больше брутальности. Волосы у Абрахама были густыми и непослушными, причем, совершенно седыми. Демонический облик деда всегда вызывал ассоциацию с Бетховеном. По крайней мере, Бетховен в качестве родного брата подошёл бы ему намного больше, чем Вильям.

Старый Вилли, ровесник Абрахама, был его полным антиподом – круглый, шумный, веселый, абсолютно лысый старикан, который практически всегда ходил вприпрыжку, отчего возникало ощущение, что он постоянно пританцовывает. У Вильяма была такая же круглая и веселая супруга Трина. Детей, насколько известно Рут, господь им не дал, и поэтому всю свою нерастраченную родительскую любовь они отдавали внучатой племяннице Рутхен.

***

Старый Вилли и Трина жили на окраине Виршема. У них был добротный двухэтажный дом и огромное приусадебное хозяйство. Вильям слыл талантливым фермером – его поросята, кролики и курочки пользовались у горожан огромным спросом, а Трина обладала даром вырастить райское дерево из воткнутой в землю коряги. В их руках каждая мелочь приобретала совсем другой, сакральный, смысл. Эти люди жили и творили вокруг себя свой собственный, светлый и уютный мир, в котором находилось место каждому.

Рут обожала приезжать к ним в гости. Ей безумно нравился их светлый гостеприимный дом, пропитанный умопомрачительными ароматами выпечки с солений. Ей нравилось, как фрау Трина в каком-то немыслимом фартуке собственного изготовления с вышитыми на нем петухами и огромными карманами, в которых всегда были нежно любимые девочкой конфеты, суетилась около плиты, пела озорные куплеты, пересыпая их забавными случаями из их с мужем жизни и приплясывала, отбивая ритм железными подковками на каблуках своих любимых ботинок на шнуровке. Нравилось, когда старуха просила ее помочь, и Рут с вожделением запускала ладошки в мягкую муку или банку с томатами. Нравилось надевать большие красные Тринины калоши и ходить по грядкам, обрывая с кустиков сахарную клубнику, нравилось, что можно гоняться по улочке с местными ребятишками, пачкаться, лазать на раскидистую яблоню и строить там гнездо для сороки. Нравилось смотреть, как большая толстая свинка, лежа на боку и улыбаясь своим свинским мыслям, кормит крошечных поросят с нежно-розовыми закрученными спиралькой хвостиками. А еще Рут обожала и одновременно до дрожи в коленках боялась двух пугал, охранявших грядки хозяйственной фрау Трины от ворон. Весельчак Вилли изготовил их в свойственной ему манере – с юмором: пугала были в человеческий рост и одеты в одежду хозяев – на одном уродце были дедовы широкие зеленые штаны и клетчатая рубаха, на другом – кофта, юбка и жилет фрау Трины. Вместо голов у них красовались холщовые мешки с ярко намалеванными лицами. На голове у «Вилли» была широкополая шляпа с голубиным пером, а у «Трины» – яркий платок, повязанный назад в виде банданы. Жена старого Вилли любила рассказывать, как они с мужем сооружали их, одевали и раскрашивали несколько дней, а однажды ночью, когда все соседи крепко спали, выставили чудищ на огород. Подошли супруги к этому делу, как и ко всему, за что бы они ни брались, обстоятельно и креативно. В итоге утром, спрятавшись за шторами, старики до слез хохотали, наблюдая, как проходящие мимо соседи кланяются пугалам и отвешивают им поклоны, снимая шляпы.

Дедушка Вильям всегда спускался в погреб и нацеживал для внучки кружечку домашнего пива, хитро подмигивая, и брал с Рут слово, что она под страхом смерти не расскажет об этом дедушке Абрахаму. Трина же накладывала ей огромную миску жареных колбасок с зеленым горошком и, пока Рут трапезничала, по щеке старухи бежала слезинка, растворяясь в лучиках морщин. Когда Рут спрашивала Трину, отчего та плачет, старая фрау отвечала, что ей жаль такую худенькую малышку, и она горюет из-за того, что эту малышку недостаточно хорошо кормят, и Рут верила.

Боже, как же давно она не навещала этих стариков! После отъезда в Штаты Рут в суете забывала звонить им. Она была настолько убеждена в незыблемости этой семьи, этого дома и этого уклада жизни, что даже не переживала за них. Сегодня она всей душой надеялась, что и по сей день Вильям и Катрина Глюк живы и здоровы.