Анастасия Компанцева - Рассказы и сказки о странном и страшном – 2

Как долго он стоял рядом с ней на обрыве, пока она его не заметила? Что он слышал?

Сложно собраться с мыслями. Его взгляд – как прикосновение. Вторжение в личное пространство. Не обязательно оглядываться – она всегда безошибочно угадывает, смотрит ли Егор на нее в данный момент. Сейчас он смотрит. Пристально. Сконцентрировав все внимание на ней одной.

Может, поговорить с ним – откровенно, не скрывая некоторой растерянности? Но что сказать? «Знаешь, мне тут доложили, что ты ходил к гадалке…»

…Из-за спины протянулись руки, обхватили за талию, в плечо уткнулся подбородок. Кира поставила идеально вымытую тарелку на столешницу и медленно развернулась в кольце объятий: Егор так и не разжал рук. Она чувствовала его чуть щекотное дыхание на шее, у самой ключицы.

– Не скучно тебе здесь? – шепнул он, поцеловал в мочку уха. – Еще не пожалела, что вышла за меня замуж?

Что она должна была ответить? Конечно, она промолчала, только вздохнула резко, судорожно, когда Егор заскользил подушечками пальцев вдоль ее позвоночника – вверх и вниз, и в следующий миг она уже вытягивала, выдергивала все еще мокрыми руками края его заправленной в джинсы майки, чтобы добраться до поджарого живота, дорожки курчавых волос, неровного шрама на левом боку – после аварии.

Она может думать о чем угодно, подспудно бояться Егора, приписывать ему какие-то тайные нехорошие намерения – телу все равно. Оно лучше знает, как реагировать. Дыхание учащается, сердце гулко пульсирует, и даже самое легкое касание, поглаживание, сплетение пальцев, да что там, просто теплый выдох из губ в губы вызывает трепет, совершенно неконтролируемый. И дальше – только череда движений, нервный ритм, воздух – рывками в легкие, пока не остается никаких мыслей, никаких тревог. Это полное растворение. Самозабвение. Слияние.

Все, что Егор может дать ей.

Он никогда не говорил ей, что думает, что чувствует. Не считал нужным. Если уж на то пошло, он не произносил даже: «Я люблю тебя». Но когда они замирали друг у друга в объятиях, ей казалось, что это неважно.

Время от времени.

Порой блаженная истома проходила слишком быстро, и оставалось только недоумение: как можно одновременно ощущать, что вот это – самый близкий человек на свете, и при этом с горечью понимать, что он чужой, что ей, в сущности, ничего не известно о нем – по крайней мере, от него самого?

Да, она знает его на ощупь, на вкус, но слова – то, чего ей отчаянно не хватает. Скажи мне. Скажи. Что-нибудь единственно правильное. То, что я хочу услышать.

Обмани меня хотя бы!

Она не из тех, кто постоянно спрашивает: «Ты меня любишь? Ты меня любишь? Нет, ты точно меня любишь?» Но все-таки… иногда… очень хочется узнать. Только – как, если не решаешься задавать глупые вопросы?

…Пойти к гадалке? – вдруг мелькнула непрошенная мысль.

Кира пыталась сконцентрироваться на простых, физических, тактильных ощущениях, путаясь пальцами в коротких взъерошенных прядях, прижимаясь губами к горячей коже. Затмение, забвение – вот что ей было нужно сейчас. Не думать. Отключиться. Стереть из памяти один-единственный телефонный разговор.

Ничего ведь не случилось. Ничего плохого. А там, возле обрыва, ей могло показаться все что угодно – после очередных страшилок Арины.

Этой ночью она будет лежать с Егором в одной постели, слушать его медленное, ровное дыхание и старательно не думать ни о чем. Как поборник медитации, желающий освободить свой разум.

Она, правда, не уверена, что разум у нее еще остался. Что он вообще был.

***

По дому плыла тишина.

Кира засыпала, просыпалась, снова засыпала – и все время, между дремотой и явью, ощущение близкой беды не покидало ее. В голове вертелся маленький вихрь недобрых мыслей.

Никто не узнает, Кира. Если вдруг что-то случится – никто не узнает. Не услышит. Не придет на помощь.

Зачем она только позвонила Арине? Надо было выключить телефон на целую неделю; просто предупредить родителей, что мобильный здесь не работает – и все.

Наконец, ближе к утру, она погрузилась в более-менее крепкий сон, но нельзя сказать, что он принес ей облегчение. Ей привиделась полутемная комната без окон и дверей. В самом центре стоял Егор – внутри круга, очерченного мелом на полу. А она сама – так странно видеть себя со стороны! – хмурясь, бродила по этой комнате, точно вслепую, вытянув руки перед собой. Как будто искала что-то. Или кого-то. Медленно. Сосредоточенно.

Егор молча следил за ней и, судя по напряженному взгляду, страстно, горячо желал, чтобы она его НЕ нашла. А вот у нее на лице застыло выражение такой холодной решимости, что сомневаться не приходилось: она найдет. Рано или поздно – найдет.

К счастью или нет, но Кира проснулась до того, как это произошло. Почему-то ей не хотелось видеть, что будет дальше.

Когда она открыла глаза, Егора не было рядом. Он, видимо, тихо выбрался из постели, пока она досматривала свои кошмары. Хорошо. Можно полежать в кровати одной, хмуро глядя в потолок, – и никто не станет расспрашивать, что не так.

Этот сон она мужу точно пересказывать не станет. В этом сне Егор был уверен, что она желает ему зла. И, возможно, был прав.

Она ведь обрадовалась, когда с ним случилось несчастье. Тогда, после автокатастрофы. То есть она, конечно, не думала до этого, что вот хорошо бы с ним случилось нечто ужасное, не наводила никакую порчу… Хотя… Что если ее горечи, ее боли, ее любви, обращенной в разочарование, оказалось достаточно, чтобы сглазить Егора? Могла ли она действительно быть виновной в его неприятностях, как сказала гадалка? Авария, больница, предательство Вики, ссора с родителями, денежные проблемы – неужели все оттого, что она втайне желала Егору каких-нибудь гадостей…

А что? Очень даже любопытная история, прямо-таки сказочная. Жестокий мальчик разбудил в наивной глупой девочке что-то темное и злое – и эта сила обратилось против него.

Но даже если это не так – неважно. Главное – верит ли сам Егор, что все его беды из-за Киры, и как он собирается поступить. Каким образом надеется все исправить.

«Если бы ты знала, что какой-то человек – причина всех твоих страданий, что бы ты сделала?» – спросила себя Кира. «Вышла за него замуж!» – тут же мелькнул ответ, и Кира едва не расхохоталась, немножко истерически. Она сумасшедшая, определенно. Одержимая. Иначе как объяснить, что Егор продолжал занимать ее мысли год за годом, как бы она ни старалась его забыть. Егор. Злыдень. Любимый. Единственный.

Это была зависимость, которую она так и не смогла перебороть. А после того как Егор снова стал частью ее жизни, она даже стала надеяться, что эта зависимость взаимна или хотя бы будет взаимной, как заразная болезнь.

«Ладно. Все. Пора прекращать эти терзания», – велела себе Кира. Егор ведь женился на ней. Значит, у них все серьезно. Несмотря на дурные воспоминания и не менее дурные сны. Несмотря на странные слова какой-то там гадалки.