Влад Ревзин - Парижские тайны фрейлейн Руди

– И кто это?

– Госпожа Вёрман. Ее сын пропал.

– Так же, как и мой брат.

Женщина оказалась старшей сестрой Йоганна Риттера, чей папаша только что наорал на Уве. Она подняла к Уве узкое бледное лицо; под глазами лежали темные тени.

– И где ваш брат?

Женщина сморщилась.

– Исчез. Также как и Курт Вёрман.

– Час от часу не легче.

Женщина схватила Уве за руку.

– Найдите их! И знайте, – во всем виновата Вилда.

Уве спохватился и позорно щелкнул нижней челюстью, отвисшей ниже всяких физиологических ограничений, положенных человеку и его жевательному аппарату.

– Э-э-э? – спросил он, увеличивая впечатление впавшего в замешательство индивидуума, – Вилда? А это кто это?

Персонажей становилось все больше, и Уве решил, что для одного дня их слишком…

Женщина твердо ответила:

– Вилда Шульц. Это все из-за нее… и из-за предсказаний «Спящего пророка».

– Э-э-э…

Когда он покидал дом дипломата Карла Риттера, наверху на лестнице раздавались рыдания.

Один покойник; трое молодых людей исчезли.

Покойный отдал Богу душу сегодня. Трое молодых людей испарились, – и все в один день.

Интересно.

Все четверо хорошо знали друг друга.

Уве взял карандаш и к Йоганну Риттеру и Курту Вёрману Уве добавил девятнадцатилетнюю Вильду Шульц. Четвертый из этой компании молодых людей, Хельмут Гаусс, лежал сейчас на цинковом ложе в подвальном морге Управления, и над его телом хлопотал судебный врач Питер Хольман.

А ведь Уве поручили найти всего лишь одного, Карла.

Уве поднял глаза от своего блокнота и уставился сквозь стекло с золотыми завитушками, составляющими надпись «Cafe Böhmen» (Кофейня Богемия), на вечернюю улицу.

Снаружи брели редкие прохожие, еще реже мелькали автомобили. Загромыхал светящийся салоном трамвай, затрещал звонком на повороте и скрылся за округлым углом здания, с вывеской «Welt der High Fashion» над дверями.

Окна салона моды выходили на перекресток.

За домами заревела и оборвалась противовоздушная сирена.

Налет?

Они повторялись все чаще и чаще.

Перед Уве, кроме блокнота и пачки сигарет, лежала кипа вечерних и еженедельных газет; все издания, которые ему удалось купить в табачном киоске, в квартале от кофейни. Газетная продукция заполнила поверхность столешницы, и он вынужден был ставить чашку прямо на страницу.

Будучи человеком аккуратным, он, по крайней мере, старался попадать в одно и то же место.

Чашка была пуста, в пачке осталось меньше половины сигарет; Уве вздохнул и вернулся к блокноту.

Никто не любит уравнения со многими неизвестными. Куда делись времена, когда полиция разбиралась с одним трупом и двумя подозреваемыми? У британцев убийца всегда дворецкий; в Германии, – бедняк, бродяга, – в общем, асоциальный элемент. Так было…

Каким боком сюда попала девчонка? Вильда Шульц…

Дочь актриски из варьете ««Roter Vorhang» (Красный занавес), что на Бейренштрассе. Она явно выбивалась из сложившегося квартета, не соответствовала.

Девушка была моложе остальных. Ее семья не имела никакого отношения к МИДу. Семейные доходы и социальное положение несоизмеримы, – мама Вильды едва сводила концы с концами, папаши давным давно простыл след. Семьи Гаусса, Вёрмана и Риттера можно отнести к верхнему слою немецкой элиты.

Однако Уве имел подсказку, что их могло объединять. И чтобы знать наверняка, он и купил всю эту кипу макулатуры.

В «Reklam», в «Abendstadt», и десятке других листков оказалось так много объявлений предсказателей, пророков и оккультистов, что у Уве разбежались глаза. Казалось, что берлинец шагу не сделает без консультации с астрологом и без регулярного составления гороскопов.

Целители обещали вечную жизнь и возврат здоровья, отворот от алкоголя и других плохих привычек; ясновидящие гарантировали полную ясность в сути жизни; парапсихологи брались найти сверхъестественные способности даже у вашего пуделя, – конечно же, строго основываясь на методах научной методологии.

Экстрасенсорное восприятие; колдуны всех цветов, предсказатели, оккультные практики.

– Биоинтроскопия. Kackfotzenhurengesicht, – выругался Уве, закуривая очередную сигарету. – Klobrillenrandablecker. Abfalltonnenvollscheißer.

Стало чуть легче, но проблема осталась там же.

В приоткрытую дверь заведения проникал свежий ветерок, колыхал края газет; в воздухе повеяло ароматом неведомых цветов.

Уве сидел на этом самом месте более трех часов.

Из газет лезли «таинственные всадники», «светлый доктор императорской семьи», методика болгарской слепой святой, «предсказатель Вольф». Наконец весь этот сброд так разозлил Уве, что он швырнул последнюю газету с незатейливым названием «Bezahlte und kostenlose Anzeigen», поставил сверху чашку, – и теперь бессмысленно глазел на кипу бумаги, пуская струи дыма в сторону столика.

Неожиданно пол задрожал, вокруг загрохотало, будто тяжелый грузовик врезался в стену дома.

Уве подпрыгнул на стуле:

– Это бомба?

– Нет, – донесся от стойки еле слышный в шуме женский голос. – Это зенитки.

Уве выдохнул. Зенитки, ну конечно…

Кофейня располагалась в квартале от Берлинского зоопарка, недалеко от бункера Цоо 5 5 Наземный бетонный блокгауз, вооруженный артиллерией ПВО. В Берлине размещались три таких строения , только что построенного из толстенного бетона.

Военные называли это строение G-башней; он весь ощетинился зенитными орудиями, – считалось, что это самое надежное бомбоубежище в данной части города. Жители района рассказывали, что когда зенитки начинают стрелять, дрожит земля.

Сейчас все заведение ходило ходуном, кофейная ложечка звенела о блюдце и щеки дрожали от сотрясений.

Несколько минут ничего нельзя было делать; потом грохотание прекратилось так же внезапно, как и началось.

– Хорошо тут у вас, – пошутил Уве. – Посуда цела?

– Хотите пончик со сливовым повидлом? – услышал он милый женский голос над головой. – Для успокоения. Говорят, от нервов сладкое помогает.

Хозяйка заведения, оказывается, уже стояла рядом со столиком, – с пустым подносом в руках. Он и не заметил, когда она подошла.

– Благодарю, – ответил он. – Кажется, мне пора.

Хозяйка напоминала фарфоровую статуэтку пастушки, на которую надели белые передничек и пилотку. Вряд ли она отметила двадцатый день рождения.

Стройная, милая и добрая.

– Вам стоит их попробовать, – ее голос напоминал рождественский колокольчик. – Можно убирать?

– Да, конечно.

Уве потянулся и встал. Вкус кофе и табака во рту был отвратителен.

Он собрал сигареты, зажигалку, карандаш и блокнот. Положил купюру на край стола.

– У вас лучший кофе в квартале, – сказал он.

Она улыбнулась и пожала плечиками: