Генрих Мамоев - Валютчики

– Где внизу? – Он явно не верил мне, возможно, полагая, что я сошел с ума.

– Надо спуститься еще на несколько метров. Сам увидишь.

Я направился к «ступеням», слыша за спиной не отстающее ни на шаг сопение. Подойдя к месту, где начинался очередной спуск, я кивнул Давиду, подкрепляя уверенной улыбкой.

– Я первый. Полезешь, когда я крикну. Делай, как я, и все будет хорошо, понял?

– Понял…, Ден! – Парень разве что не дрожал от страха.

– Не дрейфь, мужик, все получится!

Стараясь не лихачить, дурной пример он всегда заразителен, я на удивление легко и быстро спустился на уровень, где находился вход в пещеру, и крикнул Давиду, чтобы лез за мной. Мне почти не видно было, как он ползет вниз, и я стоял, расставив руки, хоть и понимал, что упади он на меня и все – оба покатимся до самого Терека.

Давид не подкачал и сумел спуститься без ненужных приключений, которыми мы оба были сыты по горло. Встав на твердую землю, он огляделся в поисках пещеры…

– Где она?!

– Слева. Пошли.

Через минуту мы были в пещере. Зажигалка вновь осветила немаленькое помещение.

– Нужно сделать факелы. Ну-ка, посвети мне!

Я передал ему зажигалку и полез в сумку, в которой и было что свежая футболка, носки да зубная щетка. Изорвав футболку на полосы, я обмотал ими две подходящие по размеру ветки, и кивнул на пакет, с которым Давид не расставался, даже рискуя свалиться.

– Давай свою чачу!

Достав из пакета литровую пластиковую бутылку из-под какого-то польского спирта, он дрожащими от волнения пальцами открутил пробку.

– Лей!

Я подставил оба факела, и в пещере остро запахло чачей, которую, если честно, я на дух не переносил. Смочив полоски, для верности отжал, чтобы пропитались внутренние слои и поднес к зажигалке. Пламя вспыхнуло, сразу осветив довольно угрюмое место, в котором нам предстояло пережить эту ночь. Пол был замусорен, и мне не хотелось разбираться, из чего он состоит. Протянув Давиду второй факел и предупредив, что держать нужно с наклоном от себя, чтобы спиртное не обожгло руку, я не переставал удивляться про себя, откуда мне известно, как и что нужно делать в таких ситуациях. Ответ всплыл почти мгновенно – горы! Они что-то сделали со мной, словно включили дремавшие навыки и познания далеких предков, для которых они были жизненно необходимы.

– Ден, здесь… так страшно, – негромко признался Давид, – и запах какой-то.

– Самое страшное с нами уже случилось – мы потерялись.

– Думаешь, тут нет каких-нибудь зверей или змей? – Давид смотрел на темнеющий в дальней стене провал.

– Не знаю, – я старался казаться уверенным, почти беспечным, – если б были, мы бы уже их увидели. Надо поспать. Кто первый проснется, разбудит другого.

– Я, наверно, вообще не смогу уснуть.

– Ну, не пять звезд, конечно, но все же лучше, чем на тропе. Вот уж где стоило бы опасаться всяких змей. Ладно, давай спать, – подумав, я добавил, – если хочешь, факелы можно не тушить.

– Да, давай оставим! – горячо поддержал идею Давид.

Я не ответил. Думы мои были уже далеко, причем обе темы мыслились, если можно так сказать, параллельно, вроде как обоими полушариями моего мозга, измученного бессмысленным походом. Одна половинка думала о Сереге и Жоре, представляя последствия нашего с Давидом исчезновения, другое полушарие в подробностях перечисляло, что думает обо мне Майя. Выводы были неутешительны: решив, что меня ограбили, а может и убили, Серега мог пойти на крайние меры – поделиться бедой со своими сибирскими друзьями-бандитами, коих в Москве хватало за глаза (одно только казино «Москва» на трех вокзалах, которое держали «солнцевские», чего стоило!). У Жоры также имелись люди, не страдавшие милосердием и неудержимым стремлением к добру, и встреча подобных граждан не сулила ничего хорошего. Оставалось надеяться, что пока не обнаружены наши тела, никто не перешагнет черту, после которой никакие слова уже не будут иметь значения.

Вторая половинка мозга была отдана Майе. Лежа на каменном полу у самого выхода из пещеры, я смотрел на звезды, которых было так много, что казалось, это небо совсем из другого мира, и думал о девушке с зелеными глазами. Я видел красивое, возмущенное моим молчанием лицо, слышал справедливые упреки и мог лишь мысленно передать, что у меня все хорошо: нет воды, еды, нахожусь, черт знает где, неизвестно, что ждет нас завтра, но я жив и намерен выбраться из идиотской ситуации, в которую попал по собственной инициативе. Ну, пришлось бы посетить еще одно село, дом, свадьбу и что? Не умер бы и уж точно не лежал бы на полу пещеры, где вполне возможно, лежали наши пращуры, отдыхая после охоты на какого-нибудь динозавра.

Мысли путались, скача от Сереги к Майе, от Майи к Аслану, от Аслана, который наверняка решил, что я передумал, к Давиду, чье сопение напомнило о Жоре. Я не понимал, как он мог доверить такое дело неопытному пацану и не собирался искать причины подобной глупости. Лишь одно представлялось четким и решенным – если выберусь, ноги моей тут не будет…

Проснулся я от пробравшего до костей холода. Серый влажный туман втекал в пещеру через посветлевший проем. Одежда казалась мокрой и тяжелой, и я мысленно похвалил себя, что не снял пояс, под которым только и сохранилось тепло. Поднявшись на ноги, что оказалось делом непростым, я прошелся, размахивая руками во все стороны, чтобы хоть как-то заставить заледеневшую кровь двигаться по замерзшим венам. Не сказать, что движения мои были легки и воздушны – думаю, в тот момент я напоминал пытающегося ходить на двух ногах бегемота.

Оказавшись возле одного из темных пятен, что заинтересовали еще вчера, я понял, что никакие это не проходы, а всего лишь темные от сочащейся откуда-то воды стены. Первая мысль собрать ее была на грани фантастики – вода даже не сочилась, а выступала из пор щербатой породы камня, и собрать ее не было никакой возможности. Припадать губами к стене тоже не хотелось – неизвестно, откуда эта вода и что в ней, так что разумнее было потерпеть до более традиционных источников, типа родник или ручей.

Вернувшись к выходу из пещеры, я посмотрел на свернувшегося калачиком Давида и негромко произнес:

– Рота подъем!

Дернувшись во сне, Давид потер нос, сворачиваясь в форму зародыша и, не открывая глаз, спросил:

– Ма, который час?

– Во-первых, я тебе не ма, – сказал я, поднимаясь на ноги, – во-вторых, нечего разлеживаться! Вставай, надо идти.

Давид открыл глаза и посмотрел на меня с такой тоской, что мне стало жаль его. Парень явно выдохся, и даже сон не пошел ему на пользу, но выбора не было.

– Давай, дружок, соберись, – я подумал, что сейчас не стоит его гнобить, как бы совсем не расклеился.

– Куда? – безрадостно спросил Давид, но оторвался от каменного пола, вяло потирая руками замерзшие части тела, – мы даже не знаем…, и туман этот…. Может, подождем еще немного?