Елена Ананьева - Крик Эдварда Мунка, или Поцелуй сфинкса

Казалось ей в последний момент, падая, что конь Клодта вот-вот пнет нападающего на нее бандита. А может и на нее двинется…Последние красные всполохи заходящего солнца прорезали серую мряку. Будто софиты осветили эту сценическую площадку, где снимается жестокое, банальное кино. Но она уже не видела ничего. И это была объективная реальность. Криминальный Петербург. Начало нового тысячелетия.

Алевтина Дмитриевна лежала под хорошо припустившим дождем.

Двое молодчиков, не озираясь, удалились. Пройдя по мосту через Фонтанку, они оказались на Невском проспекте, затем прошли до улицы Маяковского, вошли под арку, через проходной двор, случайно найденный ими, где в одном из домов как раз и работала Алевтина Дмитриевна, затем к Мариининскому театру; за ним и скрылись из виду.

Удивительно, что людей почему-то в то время, роковое для нее, на мосту не оказалось. Что это!? Происки темных сил?! Откуда взялись эти нелюди с приятными молодыми лицами?!

Сколько она так пролежала точно неизвестно. Благо, недалеко закончились занятия в студии бального танца. Веселые пары выпорхнули из широких дверей. Одна парочка пошла вперед, наслаждаясь еще соприкосновениями друг с другом. Такое контактное кружение лечит многие проблемы и даже болезни, доказано. Они еще несколько раз покружились несмотря на дождь и далеко не бальный костюм. Эта пара, найдя друг друга, жила еще танцем. Готовились к предстоящему европейскому турниру. Им пришлось первыми столкнуться с бедной Алевтиной Дмитриевной. Выйди немного раньше они, возможно, и предотвратили бы это преступление. Но кто знает, кто знает, что где может произойти…значит подобное могло произойти в другом месте. Молодчики повстречались отпетые!

Любочка Лебедева, глазастая и озорная, оторвалась от партнера Олега Зимина. Несколько неуклюжий, в очках. Видно, отправился на танец противостоять своему стеснению.

– Смотри, смотри, кто там? – только вскрикнула, увидев лежащую фигуру, как уже ланью в два прыжка оказалась рядом с жертвой. И сразу стала звонить по своему мобильному телефону.

– Срочно, примите вызов! На Аничковом мосту совершено разбойное нападение. Пожилая женщина без сознания… – Люба оказалась медсестрой. Прощупала пульс. – Пульс слабый, но жива… Более трогать лежащую не решилась. Только ужаснулась: лицо представляло собой кровавое месиво. Лужица крови запеклась на мосту.

Жизнь встала к барьеру на выживание.

…Двое молодчиков приехали к своему дяде из Мариуполя. Он пообещал их пристроить к какой то работе, – дома в то время совсем ничего. Мать одна мучается. Перебиваются. А привыкли к нормальной жизни. Раньше его сестра Клава на золотых приисках работала в Сибири и отец тоже. Там замуж вышла. Мальчишек баловала. Самое лучшее им. Иногда исподтишка. Первый муж – утонул в Енисее. Второй – алкоголик. Мальчишки были еще маленькие, муж пил запоями, издевался над ними. Выгонял мать на мороз из дома на глазах детей. Дебоширил. От алкоголизма и умер, но успел отложить в душах детей пустоту и мрак. Клава потом уехала к матери на родину, когда та была при смерти, да и остались там.

Брат Евгений как раз в это время в Петербург переехал. Познакомился с одной певичкой. Он в этом оказался спец высшего класса! Раньше у нее любовник был первый секретарь обкома партии, а их отец тоже из номинклатуры. Так слово за слово в Питере и познакомились.

Моложавый, хоть и рано поседевший, в прекрасном костюме на две пуговицы, из генеральской шерсти бутылочного цвета, выработанном в авторском, как рекомендовал, исполнении, с жилетом, строгой черной рубашке и галстуке изумрудном с биркой изнутри «Пиере Кардине», он являл собой иллюстрацию к старому, доброму фильму «Чародеи»:

«Главное чтобы, главное чтобы, главное чтобы костюмчик сидел», – пели. Он в этом шел дальше. Напролом. Такой иллюстрацией-галлюцинацией Евгений Евгениевич представлялся своим многочисленным партнерам-партнершам-попутчикам жизни. Немолодой уже певице Олечке К. в подробностях, с достаточной долей презрения и юмора рассказывал, как его домашний «партиец», вроде его отец или скорее всего нет, до первого не дослужился, представляешь, мол, на должности второго застрял. Давние связи и высокие претензии. Дома становился в позу царя и бога. Все, что хотел себе позволял. Да, и с ними счеты свел. Домашний тиран. Изверг.

Неудержимая дикость и жестокость Евгения Матвеевича Маскина к своим домашним поражала. Будто с чужими вел постоянную борьбу. Утверждался. Чуть-что налетал с кулаками и оскорблениями. Мать написала о его поведении дома, издевательствах над близкими, дебошах заявление наверх, – и папашке зарубили карьеру. Орден Ленина не дали, на карьере кандидата первого секретаря горкома партии остановился. На этом его смысл жизни закончился.

Существовала легенда, что Маскин его ненастоящая фамилия. Отчим Евгения – итальянец Районелли, а взял эту фамилию после войны, где служил вообще в противоположном лагере, помогая фашистам в комендатуре. Использовал документы погибшего партизана, похожего на него, чья престарелая мать Розвита действительно была итальянкой, ну, а отец – погиб на фронте. И концы в воду. Своего старшего сына, Евгения принял от брата Семена Васильевича Тарновского – Бориса. И это событие стало строжайшей семейной тайной, не раскрытой даже на смертном одре. У Семена жена была тоже итальянка, а они после войны держались дружно диаспорой. Выживать нужно было сообща! Сохранилась старая фотография трех хорошеньких девушек в почти одинаковых платьецах с белыми, отложными воротничками на каблучках на ступенях Потемкинской лестницы. Подруги – настоящая мать Евгения – итальянка Паола, приемная мать Клава Маскина и ее кузина Вера. На обороте подпись «На вечную память. 1950 год». Тогда случилось непоправимое: Семена Тарновского с женой-красавицей итальянкой Паолой сослали в ГУЛАГ, где они и погибли.

Их единственный сыночек, голубоглазый ангелочек Женечка, остался на воспитании фашистского оборотня.

Издеваясь над близкими, Евгений Матвеевич Маскин реализовывал свои желания возвышаться над всеми любыми способами. В семье это очень удобно, хотя не всегда выгодно. По сути он – даже тройственен. Такой себе, очередной перевертыш. Раз! – и уже совсем другая личность: на работе один, дома другой. А еще и по документам – третий. И он такой далеко не единственный.

Жена карьеру ему все же зарубила.

Евгений Матвеевич тогда провозгласил последнее:

– Хочу туда, в «шарик»! – без карьеры вверх жизнь потеряла всякий смысл, потребовалось немного воли уйти в противоположном направлении. Он вскоре ушел. А воспитание внуков, оставшихся без отца, интересы семьи, в которой каждый – личность!? Это его интересовало в меньшей степени, как строка отчета при перевыборах: женат, двое детей. А как они росли, ему было недосуг. Что передали его дети своим?… От разочарования в жизни, и в официальной, где он достиг своего потолка, и в семейной, где его только боялись и не уважали, – слег и вскоре умер. Слуга народа не дал жизни своим близким. В такой обстановке росли мальчишки – Виталий и Руслан. Дочь, промаявшись, вернулась из Сибири, когда он был еще на вершине карьеры. Дети впитали зависть, жестокость и дикую злобу. Желание жить лучше других несмотря ни на что. Право силы. Ее они тренировали. Скорее младший, желающий стать супермэном. Самооправдания уже были готовы заранее: с одной стороны – несчастное детство, трудности в семье. Хотя и не в таких неблагополучных, голодных, нищенствующих семьях, вырастают личности, отторгающие от себя зло. Кто на что себя готовит, мотивирует…С другой стороны – компьютерные игры жестокости, дикой злобы при достижении вдруг возникшего желания взять, победить, стать самым всемогущим любой ценой. Руслан всецело был ими поглощен. Компьютерный мальчик новой генерации! Пусть летят в человеческое тело пули, пусть сапоги кромсают тонкую кожу лица, чем и когда им задуматься над этим, тренированным на жестокость?!