Сергей Степанов-Прошельцев - Уроки «химии». Из жизни условников

И тогда родилась вторая версия: искали бриллианты, припрятанные какой-то законспирированной бывшей дворянкой. Но разве их теперь найдёшь в этих Гималаях мусора?

Размышляя об этом, Дядя Том поёжился от холода, и уже собрался нырнуть в своё логово, как вдруг что-то заставило его обернуться. И увидел Санлепа и совершенно бухого Хмыря.

– Вы что тут делаете? – спросил Дядя Том. – Ангидрид вашу перекись марганца! Вы хоть знаете, чья эта территория?

– Нет, – сказал Санлеп. – Мы – «химики». Мы здесь совсем недавно. Но мы сейчас уйдём.

– Но если «химики», тогда ладно. «Химиков» уважаем. Может, помочь чем? Какие проблемы?

В помощи Санлеп и Хмырь не нуждались. А проблемы были.

3

Санлеп выждал немного и стал будить Хмыря. Бесполезняк! Торчок. Дерево деревом. Хмырь только мычал, как бурёнка во время обеденной дойки. Бледный, как полинявший рак, он открыл осовелые глаза лишь тогда, когда Санлеп брызнул ему в лицо тухлой водой из лужи. Но отходняк продолжался ещё довольно долго. Потом сопузырником приходилось путеводить, когда они шли к троллейбусной остановке. Если это можно назвать продвижением к цели. Два шага вперёд и три назад.

До вечерней поверки, как утешил из чистосердия ещё один «химик» – он жил рядом, но в другой общаге, – оставалось всего минут двадцать.

– Не дрейфь, – успокоил он. – Мы при дверях уже, успеем.

А троллей прибыл такой набитый, что его амбразура никого не выплюнула. Народ возвращался с какого-то концерта заезжих гастролёров.

И все же Санлеп ухитрился утрамбовать нутряк, втолкнул Хмыря, а сам, увы, не успел убраться. Химик из соседней общаги каким-то чудом нашёл зазор и втиснулся в людское месиво.

«Ничего, – приободрял себя Санлеп. – За опоздание на поверку в лагерь ещё никого не отправляли».

Но сама судьба опустила шлагбаум. Вот блин дырявый! Следующий троллейбус прикатил примерно через полчаса. У него был совсем другой маршрут. Санлеп это не сразу понял – город он совсем не знал. А когда понял, было уже поздно.

Он очутился в незнакомом ему районе. И возникло такое чувство, будто город сжимается вокруг него хищной змеёй и начинает душить. Но нет – ложная тревога! Дорога уходила в никуда, впереди не было ничего, кроме этой серой бетонной ленты и геометрически правильных индустриальных профилей с высокими трубами, и Санлеп шёл, не чувствуя ни вялого ветра, ни колдобин, шёл уже без определённой цели – просто, чтобы идти, переставлять ноги. Он так задубел, что хотел только одного: чтобы все это быстрее закончилось. Враньё, что летом каждый кустик ночевать пустит.

Теперь зона светила реально. Надо же себе так подкеросинить! Считал, что осталось всего ничего, а полгода гормя сгорели, срок не убавился. Раздобытки радостей обернулись бодягой – ненужным, муторным делом. Воля, такая желанная за решёткой, стала казаться совсем далёкой. Не оставалось ничего, только утраченные мечты. Теперь что – совсем обезнадёжиться? Мыслимо ли это, чтобы опять оказаться на беспризоре судьбы?

Ночь наступила незаметно, он не успел удивиться, откуда она взялась. Санлеп пилил вдоль длинного забора, которому, казалось, не будет конца. И куда всё подевалось? Где попрятались нецеломудренные весталки – жрицы секса за деньги, патруль со своими фузеями, бандиты, наконец? Где они?

Всё вокруг было окутано молочной мглой и блеском серебра. Неожиданно спину выгорбил мост. Под ним плескалась вода, днём напоминавшая рыбий жир. Теперь она отливала перламутром. Но красота светлой уральской ночи совсем не вдохновляла. Тишина, как на погосте, в небе – молчаливая, холодная, как лёд, луна.. Куда-то скрылось автомобильное стадо, никогда не подчиняющееся пастухам-гаишникам.. Скрылось наглухо, хотя на всех автоаладельцев гаражей, как и везде, не хватает. Неужели ночь располагает собственными гаражами?

В её тишине таилось что-то страшное, а город с его пустоглазыми домами выглядел покинутым, мёртвым. Не было ни ментов, ни тех, кого они ловят. Вообще никого.

Тишина обволакивала, словно кокон куколку капустницы; где-то невдалеке раскачиваемые ветром жаловались на жизнь качели на детской площадке; заламывали вместо съеденных дождями и снегами рук прутья арматуры гипсовые глухонемые статуи в парке. В каком-то безумном хороводе кружились, как мотыльки, огни, всё плыло перед глазами. И странная мысль пришла Санлепу в голову: наверное, в городе человеку проще забыть о своём прошлом, когда хочется закричать от боли и отчаянья: здесь редко возникает ощущение ограниченности мира.

Дорога шла под изволок, когда среди скороспелых построек и пыльных кустов бузины и лещины затеплился живой огонёк. Потянуло чадным дымом. Санлеп обрадовался: есть хоть одна живая душа, кроме луны.

Это была будка путевого обходчика, причём в черте города. Только теперь Санлеп разглядел, что кругом всё исполосовано рельсами. Рядом с будкой чахли низкорослые цветы, росло дерево – кривое, измочаленное ветром. Под ним сидели две лохматые шавки, всем своим видом показывая, как им скучно от того, что лаять не на кого.

Он взял курс прямо на них. Собаки вытаращили глаза, поджали хвосты и нерешительно тявкнули. Из будки вышла женщина средних лет в телогрейке.

– Здравствуйте! – выпалил Санлеп. – Разрешите у вас погреться. Закоченел, как дерево на морозе.

– А кто ты такой есть? – насторожилась женщина. – Ты, чай, не нанюхался случаем?

И он рассказал всё, как на духу. О том, что не бросил закосевшего собутыльника, а сам поехал по незнанию в другую сторону…

– Ну и? – спросила обходчица.

– И всё. Долго шёл неизвестно куда, пока не выгреб на вашу будку.

– Складно толкуешь. Ладно, пойдём, чаем напою.

Какое счастье, пусть кратковременное! Его не прогнали, как прогоняют тех, кому не верят. И вот блаженное тепло, излучаемое, электрообогревателем, растекается по телу. Обходчица сварганила какую-то похлёбку, налила ему кружку чая. Такой на зоне называют байкалом – там слишком жидкий не пьют. Но Санлеп был рад и ему. А ещё – сочувствию этой располневшей женщины, годящейся ему в матери, с доверчивой улыбкой на лице, которая, как отмычка к любому сердцу, запертому на замок. И он, разморённый, задремал, взъегозившись на табурет.

Его разбудил мощный взрыв. Ядерный? Вроде бы нет. Но звук был таким сильным, что Санлеп испугался за свои перепонки, которые запросто могли лопнуть. От ударной волны по оконному стеклу зазмеилась трещина. Световая вспышка, за ней вторая, третья. Яркое зарево раскрасило засвинцевевшее небо.

В будку вбежала насмерть перепуганная телогреечница. Она кормила собак

– Неуж война?

Санлеп сам не знал, что это такое, но утешил обходчицу, как мог. Где-то в глубине души он осознавал, что этот взрыв дорого ему обойдётся.